– Могли, – без всякой уверенности сказала Ванн.
Мне вдруг пришла в голову одна мысль.
– Диас, я посылаю вам файл, – сообщил я. – Выведите его, пожалуйста, сразу как получите.
– Получил, – ответил Диас через пару секунд, а еще через пару секунд перед нами появилось изображение кресла в крыше искореженного автомобиля перед входом в отель «Уотергейт».
– И что мы тут ищем? – спросила Ванн.
– То, чего не искали, – сказал я. – То же, чего не нашли на руках Белла.
– Кровь. – Ванн внимательнее присмотрелась к креслу. – Да, ее там не видно.
– И я не вижу. Значит, велика вероятность того, что кресло вылетело из окна еще до того, как наш труп перерезал себе глотку.
– Это лишь гипотеза, – усомнилась Ванн. – Но какой смысл? – она указала на труп. – Этот парень заключает с Беллом контракт на интегрирование, а когда тот приходит, выкидывает кресло в окно и прямо у него на глазах совершает кровавое самоубийство. Зачем?
– Выбросить кресло в окно седьмого этажа – очень хороший способ привлечь внимание охраны отеля. Он хотел подставить Белла под обвинение в своем убийстве и принял меры к тому, чтобы охрана прибыла в номер вовремя.
– Что не снимает главного вопроса о том, зачем он покончил с собой прямо на глазах Белла, – резюмировала Ванн и снова посмотрела на труп.
– В общем, пока мы точно знаем одно, – сказал я. – Белл, вероятно, не лгал, когда говорил, что не делал этого.
– Он не так говорил, – заметила Ванн.
– По-моему, так. Я видел запись.
– Нет, – отрезала Ванн и повернулась к Диасу. – Включи запись Тиммонса еще раз.
Картинка снова переключилась на номер отеля, и появилось рельефное изображение Белла. Диас нажал воспроизведение. Тиммонс спросил у Белла, зачем тот убил человека в номере. Белл ответил, что не думает, что это сделал он.
– Стоп! – приказала Ванн.
Диас остановил запись на моменте, когда Тиммонс всадил разряд. Белл застыл, перекошенный судорогой.
– Он не утверждал того, что не убивал, – объявила Ванн. – Он сказал, что не думает, что это он. Получается, Белл не знал.
Я вспомнил свой единственный опыт с интегратором, и меня осенило.
– Но этого не может быть! – воскликнул я.
– Да, на время сеансов интеграторы остаются в сознании, – кивнула Ванн. – Они просто отступают на задний план, но им разрешено выходить на поверхность, когда их клиент нуждается в помощи или собирается совершить что-то выходящее за рамки контракта.
– Либо что-то глупое или незаконное, – добавил я.
– Что заведомо выходит за рамки контракта, – уточнила Ванн.
– Да, но что это меняет? – Я снова показал на труп. – Если этот парень покончил с собой, слова Белла не добавляют ничего нового к тому, что мы уже знаем. Ведь теперь мы тоже считаем, что Белл, возможно, и не убийца.
Ванн покачала головой:
– Суть не в том, убийство это или самоубийство. Суть в том, что Белл не может вспомнить. А он должен помнить.
– Если только он уже не был интегрирован, – возразил я. – Но мы же считаем, что он пришел туда, чтобы подработать на стороне, верно? То бишь в его мозгу никого не было в тот момент, когда он якобы отключился.
– А с какой стати ему отключаться? – спросила Ванн.
– Не знаю. Может, он пьяница?
– На записи он не похож на пьяного, – указала Ванн. – Когда я его допрашивала, от него не пахло и вел он себя не как выпивший. Да и вообще… – Она снова внезапно замолчала.
– И часто вы будете так делать? – спросил я. – Меня это уже начинает доставать.
– Шварц сказал о праве на конфиденциальность в отношениях «клиент – интегратор», а значит, Белл работал, – заключила Ванн.
– Правильно, – ответил я и указал на труп. – И вот его клиент.
– В том-то и дело, что он не клиент.
– Не понимаю, – признался я.
– Интегрирование – это лицензированная, узаконенная практика, – стала объяснять Ванн. – Ты находишь клиентов и принимаешь на себя ряд обязательств перед ними, но стать твоей клиентурой может лишь определенная прослойка общества. Подразумевается, что клиентами интеграторов могут быть только хадены. А этот парень «турист». – Она ткнула пальцем в труп. – При жизни он был вполне дееспособен.
– Я не юрист, но все же позволю себе усомниться, – сказал я. – Священник может выслушать исповедь кого угодно – не только католика, а врач может объявить о врачебной тайне в первую же секунду, когда кто-то переступил порог его кабинета. Полагаю, Шварц заявлял именно об этом. Только то, что этот парень – «турист», еще не значит, что он не клиент. Отнюдь. Так же как некатолик вполне может исповедоваться.
– Или же Шварц случайно проговорился и сболтнул нам, что в голове Белла кто-то сидел, – предположила Ванн.
– Это бессмысленно, – возразил я. – Если Белл уже был интегрирован, зачем ему встречаться с каким-то «туристом»?
– Может, они встречались ради чего-то другого?
– Тогда зачем это? – спросил я и указал на гарнитуру.
С минуту Ванн молчала, затем призналась:
– Ну, не все мои теории безукоризненны.
– Это я уже понял, – сухо отметил я. – Но не думаю, что дело в вас. Здесь вообще все лишено особого смысла. Убийство, а может, вовсе и не убийство; жертва без каких-либо документов, которая приходит на встречу с интегратором, возможно уже интегрированным и почему-то, по его словам, не способным вспомнить то, что он обязан помнить. Какой-то клубок несуразностей, да и только.
– И что вы думаете? – спросила Ванн.
– Да откуда я знаю! Я всего второй день на работе, а уже такие головоломки.
– Ребята, закругляйтесь, – предупредил Диас. – У меня другой агент заказал аппаратную на пять.
Ванн кивнула ему и снова повернулась ко мне:
– Ладно, спрошу по-другому. Каковы наши дальнейшие действия?
– Труп опознали? – спросил я у Диаса.
– Пока нет, – не сразу ответил тот. – Как-то странно это. Обычно опознание не занимает много времени.
– Значит, перво-наперво мы должны выяснить личность нашего мертвеца, – сказал я, уже обращаясь к Ванн. – И то, как он умудрился не засветиться в национальной базе данных.
– Что еще? – спросила Ванн.
– Узнать, чем Белл занимался в последнее время и кто в его клиентском списке. Может, всплывет что-нибудь интересное.
– Ладно, – объявила Ванн, – труп беру на себя.
– Ну разумеется. Полу́чите массу удовольствия.
Ванн улыбнулась:
– Не сомневаюсь, что Белл доставит вам не меньше удовольствия.
