Дом Фаулер в Арлингтон-Вьюс стоял недалеко от шоссе Коламбия-Пайк в окружении таких же благоустроенных, но невыразительных кирпичных зданий типичной пригородной застройки, через дорогу от начальной школы. Просто идеальное место для молодой семьи, которой у Фаулер, судя по ее интеграторскому досье, не было.
– Когда-нибудь хотели иметь дом в пригороде? – спросил я у Ванн, когда мы подошли к двери Фаулер.
– Это несовместимо с моим образом жизни, – ответила она.
– Уверен, где-нибудь рядом есть бар.
– Супер, – сказала Ванн. – Я выросла в пригороде. Так что мне хватило. – И постучала в дверь.
Открыла сама Лена, посмотрела на нас и на секунду обернулась через плечо. Потом снова повернулась к нам с мрачным лицом.
– Я с клиентом, – сухо сказала она.
Это означало, что, когда мы разговаривали, из ее тела на нас смотрел какой-то другой человек.
– Прямо сейчас? – уточнил я.
– Да.
– У себя в доме? – спросила Ванн.
– Мы собирались выходить.
Ванн взглянула на меня. Хотя никто не запрещал клиентам коннектиться с интегратором у себя дома или у него, обычно это происходило уже в том месте, куда они направлялись, или очень близко от него. У интеграторов была почасовая оплата. Никто не хотел тратить большие деньги просто на дорогу.
– Мы не против поговорить с вами в присутствии вашего клиента, если вы сами не возражаете, – сказала Ванн.
Фаулер аж перекосило. Мы и так уже поставили ее в крайне неловкое положение, вынудив выйти на поверхность во время сеанса и тем самым грубо нарушить все условия договора. А допрос при клиенте был вообще немыслим.
Полагаю, именно поэтому Ванн об этом и заговорила. Хотела разозлить Фаулер любым способом.
– Прошу прощения, я сейчас, – сказала Фаулер и закрыла перед нами дверь.
Мы переглянулись и стали ждать. Примерно через минуту Фаулер вышла и снова закрыла дверь – уже за собой.
– Агент Ванн, агент Шейн, что бы это ни значило, давайте побыстрее.
– Значит, вы нас помните, – сказала Ванн.
– Этого я видела вчера. – Фаулер ткнула пальцем в мою сторону. – А вас помню по процессу над моим клиентом.
– Приятно, когда о тебе помнят.
– Для кого как, – сказала Фаулер. – Чего вы хотите?
– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов об Алексе Кауфмане, – сообщил я и кивнул на дверь. – Может, мы войдем?
– Нет, не войдете, – заявила Фаулер.
– Почему? – спросила Ванн.
– Потому что я так сказала, агент Ванн.
– Вы знали Алекса Кауфмана? – продолжила Ванн, решив начать допрос прямо у крыльца.
– Само собой, знала. Иначе вас бы здесь не было.
– Тогда вы, вероятно, знаете и о его смерти.
– Слышала.
– Для женщины, которая за несколько минут до самоубийства была в его постели, вы поразительно легко об этом говорите, – сказала Ванн и после паузы добавила: – Если только вы не находились там от имени своего клиента.
– Даже если и так, вам прекрасно известно, что я не могу об этом говорить.
Интеграторы одалживали свои тела хаденам при помощи синхронизации нейронных сетей, встроенных в мозг обеих сторон. Однако соединение не было безупречным, поэтому, чтобы помогать хадену управлять его телом, интегратор всегда присутствовал при сеансе, просто его сознание отходило на второй план. Ввиду крайне доверительного характера этой работы, закон защищал их отношения правом на неприкосновенность, так же как отношения врача и пациента или адвоката и обвиняемого.
– А если бы вы действовали не от имени клиента? – спросил я.
Фаулер повернулась ко мне.
– Тогда можете быть уверены: что бы нас с Алексом ни связывало, я бы не стала с вами говорить об этом без присутствия своего адвоката, – отчеканила она.
– Мы и без адвоката видим, что вы не слишком расстроены, – заметила Ванн.
– Агент Ванн, я не считаю вас специалистом в понимании того, как люди проявляют свое горе, – ответила Фаулер.
– Но вы не отрицаете, что видели Алекса Кауфмана перед самой его смертью?
– Разумеется, нет. Теперь я совершенно уверена, что у вас уже есть доказательства моего присутствия как в его номере, так и в соседнем.
– Который тоже был оплачен Кауфманом?
– Да.
– А зачем он снял второй номер? Вы ведь живете неподалеку.
– Надо было у него спросить, агент Ванн.
– Боюсь, это слегка затруднительно, мисс Фаулер.
– Да уж конечно.
– Не показалось ли вам, что Кауфман чем-то расстроен или обеспокоен? – спросил я.
– Вы имеете в виду, перед тем как он повесился в ванной на собственном ремне? – с легким недоверием уточнила Фаулер.
– Ну да.
– Я не собираюсь строить догадки о его душевном состоянии, – сказала Фаулер. – Скажу лишь одно: когда я уходила, он был жив.
– Вы не очень-то торопитесь нам помочь, – заметил я.
– Из чего вы можете предположить, что это моя принципиальная позиция, агент Шейн. Помимо того что я свято соблюдаю тайну отношений «интегратор—клиент», я еще и никогда не разговариваю с органами правопорядка ни о чем, кроме общих тем.
– Что ж так? – поинтересовалась Ванн.
– Считайте это моими либертарианскими убеждениями.
– А я уж было подумала, что это как-то связано с перечнем ваших клиентов, – сказала Ванн. – Вчера вечером я просматривала ваше досье. Люди, с которыми вы интегрируетесь, – это весьма сомнительные личности, Фаулер. И не только здесь, в Вашингтоне. Когда вы находились в Денвере, список ваших личных клиентов включал тех, кто сейчас отбывает срок в местах не столь отдаленных.
– А еще он включал директоров крупных технологических компаний, художников и прочих вполне законопослушных граждан, – ответила Фаулер. – О вас я тоже кое-что знаю, агент Ванн. От своего клиента, которого вы упрятали в тюрьму. Вы ведь раньше тоже были интегратором. Думаю, вы продолжаете им оставаться, хотя больше и не практикуете. Давайте пройдемся по списку ваших бывших клиентов. Там что, одни святые? Едва ли.
Ванн изменилась в лице. Она перестала быть профессиональным интегратором после того, как одна из ее клиенток попыталась сбросить ее тело под поезд метро. Хотела получить опыт смерти, не умирая при этом сама. Смерть интегратора прекрасно подходила для этой задачи. К счастью, попытка провалилась.
– Мы закончили? – спросила Фаулер. – Меня ждет клиент.
– До того как стать интегратором в Денвере, вы служили в армии, – сказала Ванн.
