– Теперь один из главных разработчиков взорвал компанию, а с ней и всю нашу документацию, – ответил Бухолд. – А потом убил себя, и, что бы я при этом ни чувствовал, он был единственным, кто бы смог быстро восстановить данные из того, что удалось спасти. С тем, чем мы располагаем сегодня, пройдет пять или семь лет, прежде чем мы снова дойдем до этапа клинических испытаний. И это в лучшем случае.
– Кто-нибудь еще вел подобные разработки?
– Я знаю, что «Роше» работали над созданием комбинации какого-то препарата и стимулирующей терапии, – сказал Бухолд. – Но они и близко не подошли к клиническим испытаниям. Больше никто не достиг даже такого уровня. – Он мрачно посмотрел на меня. – Хотите, повеселю вас?
– Конечно, – ответил я.
– Этот прохвост Хаббард на приеме у вашего отца соловьем разливался о хаденской культуре и о том, как они не хотят избавляться от своей болезни, да еще подспудно обвинил меня чуть ли не в подстрекательстве к геноциду.
– Я помню.
– Вчера этот сукин сын позвонил мне и предложил купить «Лаудон фарма»! – воскликнул Бухолд.
– И за сколько?
– Да практически за бесценок! Так я ему и сказал. А он заявил, что готов поторговаться, но времени у него мало. Тогда я напомнил ему, что еще пару дней назад он называл нашу работу вредной и ненужной, а теперь хочет купить ее. И знаете, что он ответил?
– Нет, – сказал я, хотя примерно догадывался.
– «Бизнес есть бизнес» – вот что! – возмутился Бухолд. – Обалдеть можно! Да я чуть трубку не бросил.
– Но вы не бросили.
– Нет, потому что он прав. Бизнес есть бизнес. У меня шестьсот сотрудников, которые через три дня окажутся без работы, и, хоть Рик и считает, что я не должен выходить за рамки официальных отношений, – тут Бухолд округлил глаза и осмотрелся вокруг, проверяя, нет ли мужа рядом, – я все равно чувствую за них ответственность. Мне будет спокойнее, если хоть кто-нибудь из них сохранит работу, а остальные получат приличное выходное пособие.
– Значит, вы продадите ему? – спросил я.
– Если никто не предложит больше, возможно, продам, – ответил он. – А что? Думаете, не стоит?
– Мистер Бухолд, мне бы и в голову не пришло указывать вам, как вести дела.
– Вернее, то, что от них осталось, – заметил он. – Вот что я вам скажу, агент Шейн. Если вы назовете мне убедительную причину, почему мне следует повременить с продажей, я, может быть, так и поступлю.
– Я попробую, сэр. Обещаю.
В пять часов я появился в лиминальном пространстве Кассандры Белл.
Оно было пустым. Причем, когда я говорю «пустым», это означает, что там в буквальном смысле не было ничего.
К тому же оно оказалось вовсе не бескрайним простором абсолютной пустоты, а совсем наоборот – крошечным, тесным и темным. У меня возникло чувство, будто я попал на дно океана, состоящего из черных чернил. Впервые в жизни я понял, что такое клаустрофобия.
– Большинство людей находят мое лиминальное пространство неуютным, агент Шейн, – сказала Белл.
Я не видел ее, и складывалось впечатление, что этот голос идет отовсюду, хотя говорила она очень тихо. Ты как будто попадал в голову очень замкнутого человека. Каким, безусловно, она и была.
– Я могу их понять.
– Вас это смущает?
– Я стараюсь не обращать внимания.
– А вот мне здесь очень уютно, – сказала Белл. – Напоминает материнскую утробу. Говорят, мы не помним, каково это – находиться там, но я не верю. Думаю, где-то глубоко внутри мы всегда знаем. Вот почему дети делают из одеял норки, а кошки любят прятать голову вам под локоть, когда сидят рядом. По понятным причинам у меня самой подобного опыта не было, но я знаю, почему это происходит. Мне говорили, что мое лиминальное пространство напоминает могильный мрак. Однако я думаю, темнота – это всего лишь другая часть жизни. Ведь темнота – это то, что впереди, а не то, что в прошлом.
– Интересный подход, – сказал я, – попробую теперь думать именно так.
– И это правильно. Лучше зажечь свечу, чем проклинать ночь, агент Шейн, – сказала Белл.
Она вдруг возникла прямо передо мной; горящая свеча озаряла ее лицо, отбрасывая свет назад, в темноту.
– Спасибо, – поблагодарил я и невольно испытал облегчение.
– Не за что, – улыбнулась она и показалась мне моложе своих двадцати, хотя у себя в пространстве она, конечно, могла выбрать любой возраст, какой бы захотела.
– И спасибо, что согласились встретиться со мной так срочно, – сказал я. – Я знаю, как вы заняты.
– Я всегда занята. – В этом не было хвастовства или гордости – только констатация факта. – Конечно же, я знаю, кто вы, агент Шейн, – снова улыбнулась она. – Да и кто вас не знает? Крис Шейн, ребенок-хаден. Как странно, что мы до сих пор не познакомились.
– Вчера я подумал о том же самом.
– И почему, по-вашему, мы встретились только сейчас?
– Мы вращаемся в разных кругах.
– Вращаемся в разных кругах, – задумчиво повторила Белл. – Я представила, как мы с вами, словно планеты, движемся по отдельным орбитам вокруг своих звезд.
– Метафора та же, только разное описание, – заметил я.
– Точно, – сказала Белл и усмехнулась. – А кто ваша звезда? Вокруг кого движется ваша планета?
– Наверное, мой отец.
– Он хороший человек.
– Да, – кивнул я и вспомнил о нашей утренней встрече, о том, как он сидел в домашнем халате со стаканом виски в руке и горевал о Брюсе Скоу.
– Я знаю, что произошло с вами и вашим отцом, – сказала она. – Сочувствую вам.
– Спасибо, – поблагодарил я, неожиданно для себя завороженный ее необычной манерой говорить – строгой и вместе с тем доверительной. – Простите, а кто ваша звезда?
– Не знаю, – сказала она. – Пока не знаю. Начинаю только подозревать, что это не человек, а некая идея. Вот почему я такая странная и в то же время сильная.
– Возможно, – ответил я – настолько дипломатично, насколько смог.
Она поняла мои мучения и рассмеялась:
– Агент Шейн, я, честное слово, совсем не хочу показаться вам глупой или чересчур экстравагантной. Просто я совершенно не умею вести светскую беседу. Чем дольше она длится, тем больше я напоминаю какую-то беглянку из хипповской коммуны.
– Понимаю вас. Я сам живу в идейной общине.
– Как мило с вашей стороны сочувствовать мне, – сказала Кассандра Белл. – Вы гораздо больше искушены в светских беседах, чем я. Это не всегда комплимент. Но в вашем случае – безусловно.
– Спасибо.
– Вы пришли не для того, чтобы вести светскую беседу, хотя это у вас прекрасно получилось.
