– Да, не для того, – согласился я. – Я пришел поговорить о вашем брате.
– Что ж, я с удовольствием расскажу вам о брате, если вы захотите выслушать.
– Конечно, – подтвердил я.
– Когда я родилась, он был совсем маленьким мальчиком, но уже понимал, что я заперта в своем теле, – сказала она. – Поэтому он приходил ко мне, целовал в лоб и часами пел песни. Только представьте. Какой другой семилетний ребенок станет делать такое? У вас ведь нет сестер или братьев?
– Нет.
– Вы жалеете об этом?
– Нельзя жалеть о том, чего никогда не было, – заметил я.
– Это совсем не так, – сказала она. – Но я плохо сформулировала вопрос. Я имела в виду, чувствуете ли вы, будто что-то упустили, не имея сестер или братьев?
– Да, думаю, с ними было бы интереснее.
– У ваших родителей не было детей после вас.
– Мне кажется, они просто боялись, что будут уделять больше внимания кому-то одному из нас, – сказал я. – А тот, кто станет чувствовать себя брошенным, затаит обиду. Трудно, когда один ребенок хаден, а другой – нет. Конечно, это только мои предположения, – добавил я и умолк.
– Вы хотели что-то спросить о моем брате, – напомнила Белл.
– Я хотел узнать, интегрировались ли вы с ним когда-нибудь.
– О нет. Я бы сказала, это слишком сокровенно. Мы с братом любим друг друга. Но у меня нет желания оказаться внутри его головы, и вряд ли он сам этого хочет. Только представить – мы оба одновременно в одной голове! Мы станем как наши родители.
– Это метафора.
– Я вообще никогда не интегрировалась. Мне хватает своей собственной головы. Я не хочу быть в чьей-то еще.
Я улыбнулся:
– Вам бы стоило познакомиться с моей напарницей. Она была интегратором, но при этом терпеть не могла, когда кто-то находился в ее голове.
– Мы были бы как два магнита, – сказала Белл. – Или разбежались бы, или притянулись бы друг к другу.
– Еще одна интересная метафора.
– Расскажите, что с моим братом, – попросила Кассандра.
– Когда вы в последний раз говорили с ним?
– Это не рассказ о моем брате, но я отвечу. Мы разговаривали вчера. Он хочет встретиться со мной в субботу.
– И вы согласились? – спросил я.
– А разве вы не нашли бы время для своей семьи? – спросила Белл. – Можете не отвечать, я и так знаю, что вы скажете.
– Нашел бы, – все-таки ответил я. – Вы встречаетесь здесь?
– Да, а еще он побудет с моим телом, – сказала она. – Он все еще любит напевать мне на ушко.
– Кто-нибудь еще будет там?
– Он – вся моя семья.
– Значит, не будет.
– Агент Шейн, сейчас самое время завершить светскую беседу и перейти к сути, – сказала Белл.
– Мы полагаем, что тело вашего брата захвачено неким клиентом, – начал я. – Этот клиент обладает изрядными техническими навыками, и он смог изменить программу нейронной сети вашего брата, чтобы загнать его в ловушку и использовать его тело в своих целях. Мы также полагаем, что он намерен воспользоваться телом вашего брата для того, чтобы убить вас, а затем и вашего брата. Все это будет представлено как убийство и самоубийство.
– И что заставляет вас так полагать?
– Он уже захватывал другие тела, – сказал я. – Таким же образом. Он и его помощник. Результат – три мертвых интегратора.
Кассандра Белл казалась очень печальной; огонек свечи внезапно затрепетал, но потом снова стал ровным.
– Значит, вы считаете, что мой брат уже одержим, – проговорила она.
– Одержим, – сказал я и вдруг понял, что мне никогда не приходило в голову думать так о Джонни Сани, Брюсе Скоу или Бренде Риз. – Да, он уже одержим.
– Давно?
– Как минимум, с утра четверга.
– Почему же вы все это время ничего мне не сообщали?
– До вчерашнего дня мы не представляли, что такое вообще возможно, – сказал я. – То, что это коснулось и вашего брата, поняли только сегодня. Все это казалось невероятным. И поскольку это казалось невероятным, никто из нас даже не думал об этом.
– Он мертв?
– Ваш брат? Нет.
– Я знаю, его тело живо, – сказала Кассандра. – Но я имею в виду его самого. Его душу.
– Мы так не думаем. Мы твердо уверены в том, что он жив, только заперт. Не может общаться или как-то иначе взаимодействовать с внешним миром. Теперь он вроде как… в общем, как мы. Только без трила, лиминального пространства и «Агоры». А его тело по чьей-то прихоти делает то, чего ваш брат по собственной воле никогда бы не совершил.
– Да, мой брат никогда бы не стал меня убивать, – согласилась Белл. – Значит, вы твердо уверены, что он жив?
– Да.
– Опишите, насколько крепка ваша уверенность.
– Как дуб. Или железо.
– Дубы горят. Железо ржавеет.
– Конечно, мы не можем быть стопроцентно уверены, – признался я. – Но, насколько нам известно, захваченные таким образом жертвы продолжают жить. Я сам видел, как женщина, чей разум был заперт в ее теле, еще жила, когда клиент отключился.
– Вы же сказали, они все умерли.
– Та женщина умерла. Ее клиент выдернул чеку из гранаты перед тем, как уйти.
– Кто эти люди? – спросила Кассандра.
– Нам лучше не говорить об этом, – сказал я. – Ради вашей безопасности.
Свеча Кассандры Белл ярко вспыхнула, несмотря на то что окружавшая темнота сдавила меня еще сильнее.
– Агент Шейн, не считайте меня ребенком. Я не ущербна и вполне дееспособна. Вокруг меня объединились сотни тысяч таких, как мы, чтобы объявить о нас всему миру. Я бы никогда не добилась этого, если бы была беспомощной неженкой. Мне не нужна ваша защита. Мне нужна информация.
– Это Лукас Хаббард.
– О! – воскликнула Белл, и пламя свечи выровнялось. – Значит, он.
– Вы знакомы?
– За исключением вас, агент Шейн, я знакома почти со всеми влиятельными людьми. – Снова не бахвальство – просто факт.
– Какого вы о нем мнения?
– Сейчас или до того, как я узнала, что он закабалил моего брата в его собственном теле?
– До того, – улыбнулся я.
– Умный. Амбициозный. Может произносить пылкие речи о хаденах, когда ему это выгодно, и промолчит, когда нет.
– Типичный портрет миллиардера.
Белл внимательно посмотрела на меня.
– Мне казалось, вы из тех, кто знает, что не все миллиардеры – дрянные люди, – сказала она.
