Ида Гарса:
Идея Чанга была просто гениальной, как заверяли меня все специалисты и в нашем министерстве, и вне его. Поэтому мы поняли, в каком направлении надо двигаться, причем быстро. А вот чего мы не поняли, так это размера предстоящих расходов. Есть старая шутка: «Быстро, дешево, качественно – выбери два». То есть нельзя получить три параметра одновременно. Мы выбрали «быстро» и «качественно». Мы не рассчитывали, что будет еще и дешево. Так и оказалось.
Хенг Чанг:
Спустя несколько лет мне рассказали, что за время, которое ушло на получение первой, полностью функционирующей нейронной сети, мы вбухали порядка сотни миллиардов долларов на ее разработку, испытания и производство. Сумма для меня в буквальном смысле невообразимая. Я вообще никогда не видел больше, чем получал в «Дженерал электрик». Зато я попал на обложку «Таймс» и стал финалистом в «Персоне года», чем моя мама очень гордилась.
Ирвинг Беннет:
Итак, Чанг и его помощники разработали нейронную сеть, но оставалась одна большая проблема с ее испытанием. Они могли моделировать сети на суперкомпьютерах, которые создавали окружающую среду, внешне напоминающую человеческий мозг, и эти модели устраивали их процентов на восемьдесят пять – девяносто. Но в конце концов, если хочешь понять, будут ли они работать, надо поместить их в настоящий мозг.
Причем это обязательно должен был быть человеческий мозг – по двум причинам. Во-первых, потому, что мозг животного недостаточно сложен, а во-вторых, животное не смогло бы сказать вам, работает ли сеть. Кроме того, главная ловушка состояла в том, что во время стадии менингита вирус настолько изменил структуру и работу мозга хаденов, что в природе просто не существовало подходящих для опытов аналогов.
Разумеется, тут же возник вопрос морально-этического характера. Те первые сети были не только в высшей степени экспериментальными, но и весьма агрессивными: в рабочей документации, выложенной Чангом и его коллегами в открытый доступ, содержались подробные описания того, как волокнам сети нужно было проникать сквозь ткань мозга и двигаться внутри, фактически превращая его в большую подушечку для иголок; причем не существовало никакой гарантии, что вторжение этой искусственной нейронной сети не убьет пациентов с синдромом Хаден или не сделает их состояние еще более плачевным, чем до того.
Когда вышла моя статья, написанная на основе этих материалов, семьи хаденов разъярились. Людям казалось, что их близкие станут жертвами во второй раз. Президенту Хадену пришлось прервать свой визит в Индонезию и вернуться, чтобы все уладить. Конечно же, он был взбешен, и это еще мягко сказано. Битси Лапин (издатель «Нью-Йорк таймс») вызвала меня к себе в кабинет и рассказала, как он позвонил ей и кричал на нее из-за меня минут двадцать. А Битси, дай ей бог всего хорошего, в конце концов напомнила ему о первой поправке и бросила трубку.
Хенг Чанг:
Реакция прессы на наш первый комплект рабочей документации выявила, что у общества нет четкого понимания того, насколько эффективно мы смогли смоделировать человеческий мозг, чтобы узнать, как в нем будет работать сеть. Мы были готовы безопасно устанавливать сеть почти в любых случаях. Но всегда существует крохотный процент риска, от которого никуда не денешься, поэтому пресса и семьи пациентов зациклились именно на этом аспекте. После чего не осталось никакой возможности получить добровольцев из числа обычных хаденов.
Ирвинг Беннет:
И вот тогда на помощь пришла почти универсальная природа синдрома Хаден. Первых «морских свинок» для испытания сетей в конце концов набрали из трех совершенно разных социальных групп. В первую вошли очень пожилые люди, которым, по статистике страховых случаев, оставалась всего пара лет жизни даже еще до того, как они заболели синдромом клетки. Вторую группу составили те, у кого, кроме синдрома, были смертельные болезни – четвертая стадия рака или другие неизлечимые случаи. Добровольцам из первых двух групп почти без преувеличения было нечего терять.
И наконец, третья группа. В определенном смысле им тоже было нечего терять. И все же с ними возникло много сложностей, мягко говоря.
Крис Кларк, заключенный тюрьмы штата Небраска:
Я попал в тюрьму, потому что парочке каких-то подростков вздумалось залезть в наш сарай, где мы с моим отчимом Биллом варили наркоту. Вторглись, между прочим, на частную территорию. Наверное, услышали от тех, кому мы продавали товар, что мы все храним в сарае. Ничего мы там, конечно, не хранили – варили и тут же сплавляли. Но они вломились туда, начали шарить везде и, наверное, случайно устроили пожар. Сарай сгорел, и они вместе с ним. Нам с Биллом предъявили обвинение в двух непредумышленных убийствах, а еще припаяли кучу статей, связанных с наркотиками. Билл умер от сердечного приступа еще до суда, и судья, как мне кажется, отыгрался на мне. Я получил по совокупности восемьдесят пять лет с возможностью подать прошение о досрочном освобождении через пятьдесят. Взяли меня в двадцать два. В общем, это был самый настоящий пожизненный срок.
Можно подумать, что в тюрьме сложно подхватить синдром Хаден, но это не так. Мы заражались им так же, как все остальные. Между собой мы иногда шутили, что кто-то принес вирус после свидания с женой, но, скорее всего, какие-нибудь надзиратели притащили его в тюрьму с воли. Всего через пару недель стало казаться, что болеет полтюрьмы. В больничке был только один врач да несколько санитаров с медсестрами. Они были загружены по горло, и почти никакой помощи мы не получали. Во всем мире творилось то же самое, и помощь горстке насильников и убийц уж точно не входила в список первоочередных задач.
Думаю, вместе со мной было еще с десяток заключенных, кто перешел в стадию запертых. Не хочу утомлять вас подробностями. Скажу только, что это как сидеть в одиночке – день за днем, – и так до конца жизни. Помню, в больничном изоляторе, где таких же запертых, как я, держали постоянно, одна медсестра сказала кому-то из санитаров, что слышала, будто бы в легислатуре штата кто-то предложил больше не предоставлять медицинское обслуживание таким, как я. Мол, это просто напрасная трата денег и в нашем случае правосудие совершил сам Господь. Я не убийца, никогда никого нарочно не убивал, но эту гниду с радостью придушил бы, если бы мог.
Однажды я услышал, как Грейвс (врач тюрьмы штата Небраска Хантер Грейвс) с кем-то разговаривает. Когда все, что ты можешь делать, – это лежать и слышать разговоры вокруг себя, начинаешь хорошо различать голоса персонала. Этот голос был незнакомый и принадлежал женщине. Грейвс говорил ей, что из всего изолятора я лучший кандидат. Я понятия не имел, что это означает. Потом незнакомка обратилась ко мне. Представилась доктором Констанс Деннис из министерства здравоохранения и социальных служб и спросила, не хочу ли я стать добровольцем в некой медицинской процедуре, которая позволит мне снова разговаривать с людьми и, возможно, даже поставит меня на ноги. Обещала, что в случае согласия мой срок подачи прошения о досрочном освобождении приблизится на пару десятков лет. Вот только одна загвоздка: процедура экспериментальная и можно умереть.
