На сей раз он продлил землю и лес далеко в ту сторону, куда несли его крылья. Впрочем, это ему прискучило, а река стала такой широкой, что, опустившись на один берег, он не видел другого. Под влиянием смутных воспоминаний о должном устройстве земли Ждод поместил в конце реки океан. Деревьям неправильно было подступать к самому океану, поэтому здесь он оставил полосу голого адаманта. Ее монотонность ему не понравилась, и он разбил ее на куски, называемые камнями. Первые камни были одного размера и формы, но он их улучшил: сделал одни меньше и многочисленнее снежинок, другие – больше холма в парке (эти большие камни звались скалами). Вместе они составили обрывы и пляжи, защищающие деревья от волн, – ими Ждод решил населить поверхность моря. Он взмыл и облетел самую высокую скалу, которую просто для забавы сделал такой большой, что улица, парк и значительная часть леса свободно поместились бы на вершине. Оттуда он смотрел, как бьются о нее его волны.
В движении воды он увидел множество несовершенств. Волны и то, как они бьются о скалы, взывали к улучшению. Несколько дней он их улучшал и наконец добился, чтобы они, ударяясь о скалу, разлетались брызгами. Когда он спускался, то чувствовал брызги на коже, которой отделил себя от того-что-не-Ждод, а рев волн оглушал почти как шипение хаоса эоны назад. Брызги состояли из крошечных шариков воды, едва различимых на фоне неба. Он знал, что это неправильно. Каждый шарик должен отражать солнце, а брызги – искриться. Более того, в каждом шарике должен отражаться весь окружающий мир – включая Ждода. Пока этого не будет, вода не такая, как надо, и нуждается в дальнейшем улучшении.
Времени, он знал, на это уйдет не меньше, чем на сотворение улицы, парка и леса. Раньше Ждод с радостью сидел бы на вершине скалы и годами терпеливо улучшал форму волн и прибоя, но теперь, с появлением новых душ, не хотел задерживаться здесь надолго. Он ударил крыльями о брызги, взмыл над скалой, последний раз глянул на них – просто туман, не искрящийся и не отражающий как надо. Затем полетел вдоль берега.
Идея зеркального шара была отчетлива, как если бы тот висел перед ним в воздухе – как будто он держит этот предмет кончиками пальцев и смотрится в него.
Допустим, он вызвал бы зеркальный шар – или вообще что-нибудь зеркальное – и посмотрел на свое отражение. Что бы он увидел? Как бы он выглядел? Ждод не задавался этим вопросом, пока жил один. Дерево не могло на него посмотреть. Души, недавно слетевшиеся в его обитель, вероятно, не умели видеть ясно. Со временем, впрочем, они могут приобрести такую способность, как приобрел ее Ждод. В таком случае они будут смотреть на него, так же как на деревья и скалы, и что-то увидят. Каким будет это что-то, какое впечатление на них произведет?
Он не мог узнать ответ, пока не составит собственное впечатление о своем облике. Ждод пообещал себе когда-нибудь создать зеркало, чтобы туда посмотреться. Однако сейчас он на время выкинул эту мысль из головы как несущественную и продолжил облет создаваемого мира.
В голову пришла еще одна полностью оформленная мысль: этим он занимался раньше. Хорошо и правильно, что он создал мир из хаоса, улучшил созданное и приготовил место для новоприбывающих душ, ибо он – не мертвый Ждод, летящий над лесом, а живой Ждод, некогда державший на ладони листья и смотревшийся в зеркальные шары, – делал это прежде. Делал превосходно. И другие души, которых он заметил в своих владениях, возможно, не столько вторглись сюда, сколько прибегли к его защите.
Место, где смыкались Земля и вода, радовало новизной. Ждод часто возвращался разглядеть и улучшить то, что привлекло его внимание, но в целом летел между Землей слева и водой справа. Некоторые отрезки берега он устлал несметным числом крошечных камней под названием песчинки, на других воздвиг скалы, на третьих создал обрывы, увенчанные не лесом, а травой. Строительство побережья так его захватило, что он не утруждал себя обустройством суши.
Через некоторое время Ждод осознал, что неправильно так увлекаться побережьем и не уделять должного внимания Земле. Летя дальше над полосой, где волны бились о берег, он взял за правило поворачивать все время в одну сторону, отклоняясь, впрочем, туда и сюда, когда приходила охота. Ему представлялась замкнутая фигура, вроде зависшей в полете капли. Земля должна получить границу, как сам он ограничил себя кожей. На своем протяжении граница – побережье – должна изгибаться, иногда плавно, а иногда частыми резкими поворотами.
Долго летел Ждод, но вот наконец обогнул новосозданный мыс и увидел вдали скалу в устье реки. Он облетел ее несколько раз; скала была ровно такой, какой он ее оставил, ибо адамант не менял формы без его воли. Итак, побережье замкнулось, полностью очертив Землю. Ждод, довольный плодами своих трудов, устремился обратно туда, откуда начал. Река ветвилась, и он бы долго искал нужный приток, если б не ковер красного леса, отмечавший его путь к океану. Слева и справа был голый адамант, с прожилками рек, но без деревьев и вообще чего-либо живого.
Легко было устлать голые места новыми красными лесами, но полет вдоль побережья пробудил в нем вкус к разнообразию. Неправильно всем деревьям быть одинаковыми. В совершенном мире холмам пристали одни деревья, долинам – другие. Ждоду пришла фантазия пролететь над каменистой долиной, где бежал особенно большой приток. Такая могучая река, вспомнил он, должна брать начало в чем-то очень большом. Следуя против течения реки, он добрался до места, где из земли торчали скалы. Большие скалы, называемые горами. На их склонах он создал другие деревья, вечнозеленые, темнее деревьев в парке, а когда спустился пониже осмотреть созданный лес, явилось новое ощущение: лес источал аромат, говоривший о таких же лесах там, где Ждод обитал до смерти. Он вбирал аромат и знал, что его лицо способно втягивать воздух и обонять.
Он покружил над горами, затем вдоль притока вернулся к главному руслу и полетел над красным лесом к вершине холма. Тот теперь тоже благоухал, не так сильно, как темно-зеленый лес на горах, но все равно приятно.
Ждод опустился в парке. Там все было по-прежнему, только еще много листьев нападало на землю, а некоторые высохли и закружились на ветру. Во многих он ощущал зачатки грубого восприятия, которые определял как души. В следующие дни, шагая по улице, расхаживая в парке и гуляя в лесу, он насчитал примерно десять раз по десять душ. Их присутствие уже не пугало, как раньше. Тем не менее пришла пора определить место, куда им хода не будет. Там он, когда пожелает, сможет оставаться один, как в первые эоны после смерти.
В начале парк был плоским. Позже Ждод превратил его в холм. Теперь он снова изменил парк, выдвинув из подстилающего адаманта высокие стены. Как прежде он ограничил Землю, отделив ее от океана, так теперь ограничил вершину холма. Однако если побережье было красиво своей грубостью, стене, он чувствовал, пристало быть гладкой и прямой. Он выправил ее, отодвигая в одних местах и притягивая в других, пока стены не приобрели приятную одинаковость. Там, где она выходила на улицу, он сделал отверстие. Как он и ожидал, тут же пришло название: ворота. А в стене со стороны леса он сделал маленькие ворота: калитку.
