Комтур Мариенбурга.
Den ersamen, [levjenn, wiißenn herrnn burgermeistrenn und r[admannen] der stadt Revaell, synenn bißunderen, günstigen, guden f[runden] <…> gruwssen <…> anne ßumen.
Minen fruntlickenn groit mit alle mynem vormoge iuwenn erßamheeden [stets to]vome. Erßamen, vorßichtigen unnd günstigen, leven frunde. Ick hebbe vorf[a]renn, wu et <…> jar uppe dat vele beste unnd hogeste gii können, vorboden, geynen roggenn uthm lande tho sch[i]ppende ut iuwer stat gericht. Ouch is ßo bestalt vor disße armenn lande. Doch worumme myne andech[t]ige, fruntlicke unnd gutlike bede ist to iuwen ersamheiden, ße willen disßem bewißer, Hinrick van Ror genant, gunnen, 4 eder 5 leste roggen uppt hogeste uth to scheppende, my darvor to haiende hamßch, buss[enn, sa]lpeter unnd ander behofflich[ei]t, kan doch nicht [vele] dregen unnd my ßulckes, kenne Got, groit vann [noden is], w[en] te my de Rusßen vuste t[…] deyner affgeslag[en], hamßch unnd busßen genomen hebbenn, Gode [erbarme e]t, ßo dat ick nu van harnsch, <…>, busßen, Salpeter geblotet sii unnd sulcke nottrofftige behofflich[ei]t <…> to <…> wente ick des nu in der macht itzunt na gelegenh[ei]t nicht hebbe, dat <…> na to <…>. [DJarumme willet my doch mit ßulckem geringen ßunder iuwen schaden jegen unns nicht <…> steit my unnd willet gerne, war ick kan, gutwillichlickenn wedder vorschulden tegen iuwe aller erßamheeden, de Gode dem almechtigenn hemn, lange ßalich unnd gesunnt ßin bevolen. Geg[eve]n to Adßell am mitweckenn vor ßunte Jurgenn im LXXXII jare.
Kompthur tor Margenborch.
«Первая Ливонская война» в контексте политики Ливонского ордена
Нельзя утверждать, что события русско-ливонской войны 1480–1481 годов, которую мы здесь не без основания именуем «Первой Ливонской войной», обделены вниманием историков. Сказать так означает погрешить против истины. И вместе с тем надо иметь в виду, что научная разработка означенного сюжета всегда была сопряжена с рядом затруднявших ее обстоятельств, в первую очередь, с наличием у исследователей априорных суждений, обусловленных их пристрастием к определенным историографическим шаблонам, а порой и политической ангажированностью. Так, например, в работах немецко-прибалтийских историков XIX — начала XX века эта война всегда представлялась неудачной попыткой руководства Ливонского ордена противодействовать «московской экспансии» в отношении Ливонской конфедерации, проявившей себя после присоединения к Московскому государству в 1478 году Великого Новгорода
[76]. Советские историки, чьи позиции сформировались в условиях противостояния СССР фашистской Германии и эскалации «холодной войны» в послевоенной Европе, напротив, рассматривали этот конфликт сквозь призму представлений о вековой борьбе северо-западных русских земель с «милитаристским» Ливонским орденом, представлявшим постоянную и очень серьезную угрозу их независимому существованию, препятствовавшим развитию российской государственности
[77]. С середины 80-х годов прошедшего столетия исследование русско-ливонских отношений в зарубежной исторической науке начало переходить в новое качество, чему немало способствовало накопление историками знаний о типологических особенностях средневековой Ливонии, основных направлениях и динамике ее политического развития, специфике Ливонского ордена и ливонского орденского государства, и всего спектра русско-немецких контактов рубежа Средневековья и Нового времени, однако и тут русско-ливонская война 1480–1481 годов достойного освещения пока не получила. Как в зарубежной, так и в отечественной историографии она продолжает изучаться в плоскости двусторонних межгосударственных отношений с упором на проблему формирования России как государства имперского типа и без глубокого анализа состояния Ливонии и Ливонского ордена, одного из главных фигурантов конфликта. Элемент новизны присутствует в наблюдениях немецких исследовательниц Элке Виммер и Гертруд Пикхан, полагающих, что поражение Ливонии в данном конфликте ускорило окончательную утрату Новгородом и Псковом их былой независимости
[78]. Важная и наиболее перспективная тенденция обнаруживается, однако, в одной из статей их соотечественника Клауса Нейтманна, который проводит идею о существовании прямой взаимосвязи между началом русско-ливонской войны 1480–1481 годов и борьбой за светскую власть в пределах Рижской епархии, вспыхнувшей в середине XV столетия между Ливонским орденом и Рижским архиепископом Сильвестром Штодевешером
[79]. Та же тема представлена в ряде работ Бернхарда Йенига
[80], но без тщательной ее проработки. Проблемы сопряженности внешней политики Ливонского ордена с характером внутриливонских политических баталий первой половины 1470-х годов касается также Александр Баранов (Берлин) в очерке, посвященном отношениям ливонского магистра Берндта фон дер Борха с Псковом
[81].
