Надеюсь, что на той стороне она вновь встретилась со всеми своими подругами.
Настоящие друзья
Лихорадочный ритм жизни в Сиднее меня немного утомил. Предложений следить за домами как раз не было, так что на месте меня ничего не удерживало, и я перебралась немного южнее: в Мельбурн. Я уже несколько лет там не бывала, и оказалось очень приятно вернуться и вновь окунуться в его творческую атмосферу, а также повидаться со старыми друзьями. Выяснилось, что в Мельбурне уже наслышаны о том, как хорошо я слежу за чужими домами, так что у меня очень быстро появилось несколько предложений.
Первый дом, в котором я поселилась, принадлежал Мари, моей бывшей начальнице в сиднейском центре для беременных. Он находился примерно в часе езды от Мельбурна, на живописном полуострове Морнингтон, и был полон энергии Мари, так что я сразу почувствовала себя в нем как дома. Стояла осень, и первые пару недель я провела за долгими прогулками по прибрежным скалам. Гуляя в толстой куртке и теплой шапке под порывами холодного океанского ветра, я очень остро ощущала себя живой. Это было невероятное наслаждение, и я проводила так бóльшую часть дня. Вечерами, сидя у камина в уютной комнате, я писала и играла на гитаре.
Я могла бы провести так всю жизнь, но мне нужны были деньги, и вот я вышла работать сиделкой у Элизабет. Ее судьба казалась мне ужасно печальной, но я старалась принимать тот факт, что разным людям выпадают разные жизненные уроки. То, что со стороны кажется трагедией, дает человеку возможность учиться и развиваться.
Работая над собственными проблемами, я училась ценить те уроки, которые преподносит мне жизнь, и постепенно пришла к выводу, что в моем прошлом было немало бесценных подарков. Расти я в идеальной семье (если, конечно, они вообще существуют), как бы я научилась смелости, прощению, состраданию и доброте?
Так что и в случае с пациентами я решила принять тот факт, что не могу знать их жизненных уроков. Неважно, почему им выпала такая судьба, – спасать их не входило в мои задачи. Я должна была лишь окружить их заботой, дружбой, принятием и лаской в последние недели жизни. Если это помогало им обрести покой, работа приносила мне особенное удовлетворение. Как говорится, чем больше мы отдаем, тем больше получаем, и в этом смысле моя работа была настоящим подарком.
Работать с умирающими было большой честью. Их рассказы и воспоминания преображали мою собственную жизнь. Мне довелось в достаточно молодом возрасте услышать о тех открытиях, которые они сделали на пороге смерти – это был удивительный дар. Многие советы моих пациентов я воплотила в жизнь, и мне не пришлось дожидаться, пока я сама окажусь на смертном одре и меня осенит. Входя в дом к новому пациенту, я заново приступала к обучению: каждый раз мне преподавали либо новый урок, либо уже знакомый, но по-новому. Я впитывала знания, как губка.
Элизабет была еще не старой женщиной, ей было около пятидесяти пяти. Последние пятнадцать лет она страдала от алкоголизма, и теперь умирала от вызванной им болезни. Утром моего первого рабочего дня она еще спала, когда я приехала, и ее сын ввел меня в курс дела. Он показал мне дом, рассказал о состоянии Элизабет и добавил, что семья решила не говорить ей о скорой смерти. «Ну вот, – подумала я, – снова те же грабли».
Мое стремление к самосовершенствованию всегда подталкивало меня стараться присутствовать в настоящем моменте. В случае с Элизабет я сразу поняла: главное – сохранить спокойствие. Когда она спросит меня о своем состоянии, тогда я и буду с этим разбираться, а думать об этом заранее смысла нет. Она может вообще ни о чем не спросить – но, если спросит, я не стану ей врать.
От Элизабет исходило смятение и отчаяние. Родные вынесли из дома весь алкоголь и заперли его в шкафчике в гараже. Поскольку Элизабет умирала, они решили совсем лишить ее доступа к спиртному. Это казалось мне излишней жестокостью. Она в любом случае умирала, так зачем было вынуждать ее проходить через боль абстиненции? Но это была не моя жизнь и не мое решение.
Алкоголизм я, к сожалению, близко наблюдала еще ребенком. Во время работы в барах и на острове, и за границей я узнала о нем еще больше. Алкоголь никого не украшает. Он не только уничтожает все хорошее в человеке, страдающем алкоголизмом, но и разрушает семьи, отношения и карьеры, а также крадет детство у детей алкоголиков. То же самое можно сказать о любой наркотической зависимости. Единственное, что по-настоящему украшает любого человека, – это любовь.
Алкоголизм – это болезнь. Хотя он поддается лечению, больной нуждается в постоянной любви и поддержке, чтобы сломить привычные шаблоны поведения, поверить в себя и свою возможность зажить счастливой жизнью. Лишить хронического алкоголика спиртного безо всякой поддержки, любви или объяснения причин казалось мне довольно жестоким поступком.
Все, что я знала про Элизабет, – это то, что она больна. У нее совсем не было сил. Она ничего не могла сделать сама и почти не ела. Ей также мучительно не хватало алкоголя. Родные сообщили ей, что доктор велел «на время» отлучить ее от спиртного. Было тяжело не осуждать их, особенно видя, что сами они регулярно выпивают, хотя отказывают в этом удовольствии умирающей женщине. Но у меня не было никакого права решать, какие уроки приготовила для нее жизнь.
Общая физическая слабость не позволяла Элизабет никуда выходить, а родные запретили большинству друзей навещать ее, поскольку те выпивали. Неудивительно, что Элизабет не понимала, что происходит, и горевала, лишившись всех привычных радостей.
Запрет на встречу с пьющими друзьями она перенесла с тихой покорностью, хотя он лишил ее не только собутыльников. До болезни Элизабет участвовала в попечительских советах нескольких благотворительных организаций. Эти друзья были ее единственной связью с внешним миром и прежней жизнью.
Спустя шесть или семь недель сил у Элизабет стало еще меньше, а потребность в отдыхе возросла. У нее было хорошее, хотя и суховатое чувство юмора. В самые неожиданные моменты от нее можно было услышать весьма едкую шутку. Нередко я вспоминала ее слова дома, уже после смены, и невольно улыбалась. Постепенно мы подружились, и у нас завелись свои маленькие традиции в тех рамках, которые накладывала на жизнь Элизабет болезнь. В наш распорядок дня входило утреннее чаепитие на застекленной террасе. В это время года ярко освещенная солнцем терраса была самым приятным местом в доме. Однажды за чаем наши отношения вышли на новый уровень.
– Бронни, как ты думаешь, почему я не поправляюсь? Я не пью, но слабею с каждым днем. У тебя есть идеи? – спросила Элизабет.
Я ласково посмотрела ей в глаза и мягко ответила вопросом на вопрос:
– А как вы думаете, почему? Наверняка вы уже об этом задумывались?
Я говорила очень осторожно, чтобы выяснить ее собственные мысли на этот счет.
– Я боюсь сказать, что я думаю, – вздохнула она. – Это слишком страшно. Но в глубине души я знаю ответ.
Мы немного помолчали, глядя в окно на птиц, греясь на солнце.
