30
Дойдя до последней офисной ступени, я не выдерживаю и оборачиваюсь. Машина Саввы все еще стоит на том месте, где я вышла, а сам он смотрит на меня через опущенное окно. Из груди непроивольно вылетает гортанный смешок и я, помахав ему рукой, ускоряю шаг.
Охранник за стеклянными дверями смотрит на меня с удивлением — я не могу перестать улыбаться. Впервые за много лет я иду на работу, полностью отдохнувшая и свободная от мыслей о предстоящей рутине. Такого со мной не происходило даже в отпуске: находясь за тысячи километров от столицы, я всегда оставалась на связи, по десять раз на дню проверяла корпоративную почту и созванивалась с подчиненными, чтобы мое отсутствие ни в коем случае не нарушило слаженный ход работы.
Мой телефон был выключен большую часть воскресенья, и я ни разу не ощутила укола беспокойства. Не задавалась вопросом, не понадоблюсь ли срочно Андрееву, и не захотят ли со мной связаться клиенты. И дело не в том, что долгое время я ставила себя в позицию мученицы, придавленной гнетом свалившейся на нее ответственности. Нет, мой трудоголизм был осознанным выбором, который полностью меня устраивал.
Именно поэтому сейчас я задаюсь вопросом: почему с появлением Саввы все настолько изменилось? С момента моего прихода в «Ландор», я трижды состояла в отношениях, но ни в одних из них карьера не отходила на задний план. Что это? Усталость, разочарование или та самая проснувшаяся женственность, о которой говорил Савва? Или же причина в нем, в человеке, который смог заинтересовать меня не только как сексуальный партнер, но и как выдающаяся личность?
В свободе мысли и знании психологии людей Савва меня превосходит, и этот факт вызывает во мне искреннее восхищение без примеси конкурентной ревности. А я так давно не встречала людей, которые меня восхищали. Последним, наверное, был Андреев: он казался мне хранилищем мудрости, опыта и ума. Для меня он был кем-то вроде учителя, который знает наперед, как будет правильнее, и чьи слова я ловила как воздух. Жаль, что для столь талантливого руководителя садовые беседки стали важнее.
— Ну ты во-о-обще-е-е, — Ирина, ожидающая возле моего кабинета, воинственно втыкает кулаки в бока. — Я уже с собаками тебя искать собралась. В пятницу запрыгнула в машину и смылась, все выходные телефон был недоступен. Ушла в отрыв, Мирра Георгиевна?
— Телефон был выключен только в воскресенье, — парирую я и, отперев дверь, жестом показываю Ире входить. Обсуждать личную жизнь в офисном коридоре чревато новой волной сплетен.
Сняв пиджак, я усаживаюсь в кресло и нарочито тяжело вздыхаю, давая понять, что готова к грядущим расспросам.
— Ну ты с Андреевым-то говорила? — тон подруги понижается, становясь заговорщицким — верный признак того, что тема имеет для нее наипервейший интерес.
— Нет еще. Но думаю, на сегодняшнем совещании этого не избежать.
Глаза Иры округляются, наполняясь восторгом и изумлением.
— Так ты не в курсе, что ли?! — взвизгивает она, от возбуждения притоптывая ногой. — О-ох. Весь офис третий день на ушах стоит. Гордиенко лежит в больнице. Жабоева из юридического с его женой дружит: та сказала, что он в своем доме полез на крышу что-то поправить и упал. Не волнуйся: жизни нашего МатвейАндреича уже ничего не угрожает. Сотрясение вроде, ребро сломано и с пахом что-то. Отбил при падении, короче, — на лице Ирины появляется брезгливая улыбка: — Размножаться, может, больше не судьба. Ладно хоть двоих детей успел настрогать.
Как и всегда бывает при упоминании физической боли и увечьях, в ногах появляются слабость и неприятное покалывание. Каким бы мудаком не был Гордиенко, я не испытываю даже толики злорадства по поводу случившегося с ним несчастья. А если бы он упал менее удачно и погиб? Какой это был бы удар для его семьи.
— Ты знаешь, в какой больнице он находится? — бормочу я, невольно растирая похолодевшие плечи. — Может, нам от офиса послать ему цветы?
— Все-таки ты такая альтруистка, Мирр… — вздыхает Ирина. — Он тебя больше пяти лет из компании выжить пытался, а ты ему цветы. Нет, не подумай, я зла ему не желаю, но и делать вид, что сна лишилась, тоже не буду. Как человек-то он редкое дерьмо и согласно закону вселенской справедливости, пендаль заслужил.
— Ир… — я непроизвольно морщусь. — Ну откуда в тебе такая кровожадность?
— Нет, а чего, Мирр? Нельзя годами срать хорошим людям и попасть в рай. Подлечит свои яйца и, глядишь, задумается о прошлых грехах. Я правда считаю, что все это с ним произошло не просто так.
Возможно, во мне говорит обретенное за выходные благодушие, или же это особенность женской натуры — жалеть, когда жалко, но сейчас я не могу проникнуться циничным оптимизмом Иры. Я представляю Гордиенко на больничной койке с перебинтованным пахом и меня переполняет сочувствие. Такая победа над ним мне не нужна, и она не приносит удовлетворения. Я привыкла бороться честно.
— Ладно, в обед еще забегу, — спохватывается Ирина, берясь за дверную ручку. — Камышина с меня шкуру снимет, если на месте не застанет. Чао!
Долго сочувствовать Гордиенко у меня не получается — требовательно звонит рабочий телефон. На сером жидкокристаллическом экране мигает единица, а это значит, что я понадобилась самому генеральному.
— Да, Константин Борисович, — чеканю я, готовясь выслушать упрек из-за того, что в пятницу проигнорировала его требование вернуться.
— Зайди ко мне, Мирра, — раздается вполне миролюбиво. — Надолго не задержу.
Когда спустя полчаса я выхожу из его кабинета, на моем лице плотно застыло выражение изумления. Вынырнувшая из кухни Ирина беззвучно шипит «Ну что он?», но для ответа мне требуется прийти в себя, а я этого сделать пока не состоянии.
«… Ты наверное слышала уже про несчастный случай с Матвеем Андреевичем? Вчера в больнице его навещал. Печально, что тут скажешь. Выпал человек на несколько месяцев из обоймы. Травма у него интимного характера, и требует длительного восстановления. Теперь к делу. Лишних лиц в компанию на этот срок я привлекать не хочу, поэтому часть обязанностей моего заместителя предлагаю взять тебе, Мирра. Голова у тебя светлая, натура ответственная. Справимся как-нибудь. За дополнительную нагрузку конечно будет тебе достойная материальная компенсация».
И дальше уж совсем обухом по голове:
«... Я тут на выходных еще раз по поводу сотрудничества с «Аэлитой» подумал. Встреться на неделе с Лисицыной и подписывай договор. Только чтобы все оформление через Колесова прошло. И отстрочку дай не больше сорока пяти календарных дней. Неизвестно еще как у них обстоят дела с дебиторкой».
Я захлопываю дверь в свой кабинет и камнем опускаюсь в кресло. Что за чудеса происходят? Свалившаяся на меня должность почти заместителя, фактически позволяющая накладывать право вето на любые решения в компании, и одобренный контракт с «Аэлитой», с которым я уже распрощалась? «Отпусти и все придет само»?
Если жизнь делится на полосы, то я кажется ступила на кристально-белоснежную.
