Уйти. Выйти из этой комнаты, избавиться от его отравляющей близости. Куда угодно. К маме лететь слишком поздно, а в квартире на Садово-Поперечной даже постельного белья нет. Можно снять номер в гостинице.
Я шагаю к двери, но Савва ловит моё запястье.
— Ты никуда не уйдёшь.
— Тогда уйди ты. Я хочу остаться одна. Без тебя. Слышишь ты меня?! — мелкая дрожь, замешанная на отчаянии, поднимается внутри меня словно тайфун и заставляет с силой толкнуть его в грудь. — Слышишь или нет? Хочу. Побыть. Без тебя. Если ты не дашь мне такой возможности, я уйду от тебя прямо сейчас. А если ты применишь ко мне силу — это будет означать конец. Я никогда тебя не прощу. Никогда.
— Я говорил тебе, что и пальцем тебя не трону.
— Но сейчас ты делаешь даже хуже! Превращаешь меня в безвольную вещь. Так в чём моя особенность?
Он трёт грудную клетку в том месте, куда пришёлся удар, и улыбается. Почти сочувственно.
— Я не могу тебя потерять.
Ещё никогда мне не приходилось так отчаянно сражаться за каждый вдох. Горло словно кольцом сдавило, а стены комнаты стремительно мутнеют перед глазами.
— Так ты уйдёшь или мне вызвать такси? — хриплю я, отводя взгляд в сторону.
Пауза.
— Я выйду, Мирра. Не надо плакать.
Как только размеренная поступь шагов стихает, я кидаюсь к двери и закрываю её на замок. Больше нет потребности сдерживать слёзы: они льются по щекам, как вода из открытого крана, из лёгких рвутся истеричные всхлипывания. Отчаяние наваливается на меня всей своей тяжестью, придавливая к полу. То, что Савва не хочет ребенка, — с этим я готова свыкнуться. Я и сама не сильно его хочу. Но то, как безапелляционно он рассуждает о том, что необходимо от него избавиться, — этого я не могу принять. Да, я эгоистка. С лёгкостью переживаю то, что Савва ломает других людей, как перегоревшие спички, но не могу смириться с тем, что он играет против меня. Это равноценно предательству.
Я залезаю в кровать с ногами и утыкаю мокрое лицо в подушку. Савва смог подарить мне самое яркое счастье, и он же в одночасье стал причиной моей самой большой боли. Сейчас между нами не просто закрытая дверь, а целая пропасть, кишащая моими страхами. Савва ведь очень умён и умеет просчитывать варианты. Картины, одна страшнее другой, слепят меня, заставляя нервы истошно стонать. Машина, сбивающая меня на пешеходном переходе. Удар приходится в живот. Подмешанная в еду таблетка, вызывающая выкидыш. Подменённые результаты анализов, утверждающие, что у нашего будущего ребенка поломаны хромосомы, и от него лучше избавиться. Случайное мертворождение.
Хорошо бы выйти на кухню, выпить стакан воды и попытаться успокоиться, но дверь заперта на замок. Это я сама её заперла, потому что не могу видеть Савву. Хочется открыть рот и орать, выть, скулить от безысходности. Сегодня я впервые видела его страх, а страх, как я теперь знаю, сильнейший стимул как к созиданию, так и к разрушению. В последнем Савве нет равных.
Я никогда столько не плакала. Если собрать слёзы, пролитые мной за всю мою жизнь, их вряд ли найдётся столько, сколько впитала подушка под моей щекой. Подушка, которая пахнет им. За окном стемнело, как и в спальне. Царящий в ней полумрак разбивает лишь свет от ноутбука — я наивно надеялась поработать. Висит гробовая тишина. Где-то в параллельной вселенной я и Савва сейчас занимаемся сексом в такой же комнате, а спустя час будем лежать в обнимку и обсуждать несовершенства мира. Жаль, что та вселенная не моя. Жаль, я не сплю, а это не кошмарный сон.
Стук в дверь. Три раза. Деликатно, но настойчиво.
— Я хочу войти.
— Тогда тебе придётся выломать дверь, — шепчу я, не заботясь о том, чтобы Савва услышал, — потому что я тебе не открою.
Съёжившись, я гипнотизирую пропитанное вечерней синевой окно и мысленно готовлю себя к тому, что услышу щелчок отрывающегося замка и хруст сломанных петель. Я знаю, что он стоит за дверью, чувствую его протест. Секунда, две, двадцать. Поступь удаляющихся шагов. Савва уходит. Хотя, возможно, он просто идёт за отмычкой.
58
Четыре часа сна — это ничтожно мало. Глаза опухли и зудят от выплаканных слез, в теле ощущается ломота, словно по нему молотили ногами. Уже пятнадцать минут я разглядываю потолочный светильник и не нахожу в себе силы подняться. Та боль, что грызла меня изнутри, поникла и съёжилась, оставив после себя выжженную пустоту. Хорошо, что сегодня не нужно ехать на работу, потому что я бы не поехала и даже не потрудилась бы предупредить. Не хочу. Ничего не хочу.
Вопреки моим опасениям Савва меня больше не потревожил, однако это не мешало мне вслушиваться в каждый шорох и ломать голову в попытке предугадать его дальнейший план действий. В отчаянии и панике я дошла до совершенно идиотских версий: например, что Савва устраивает поджог, чтобы меня «выкурить». Представляла, как мечусь по комнате, задыхаясь от дыма, и начинала по-настоящему его ненавидеть. Настолько я потеряла над собой контроль.
Где он сейчас? Время почти десять. Встал или ещё спит? Завтракает или работает у себя в кабинете? Сколько я просижу здесь, перед тем как встретиться с ним лицом к лицу? Час, максимум два. Я, оказывается, трусиха, потому что прямо сейчас мне дико страшно. Страшно окунуться в его невероятные глаза и сломаться. Понять, что на деле ничего не изменилось и моя любовь к нему не прошла. Что мне делать тогда? Как справляться с последствиями?
Я приподнимаюсь на локтях и сажусь. За окном катастрофически светло — реальность не даёт ни единого шанса от себя спрятаться. Я у неё как на ладони.
Обернувшись, тяну к себе подушку и подношу её к носу. Своеобразная тренировка. Хочу знать, как запах Саввы отзовётся во мне после всего, что случилось.
Дерзкая пряность забирается в ноздри, заставляя меня на секунду прикрыть глаза. Во рту становится чуть влажнее, и тепло покалывает в животе. Не так сильно, как раньше, но всё ещё ощутимо. Когда-нибудь это пройдёт? Должно. С Вельдманом прошло через полгода. Но Вельдман не Савва. Теперь я понимаю, что мужа никогда по-настоящему не любила. Когда любишь, всё совершенно по-другому. Да, именно так, как говорили другие: хочется проводить с ним каждую свободную минуту, рассказывать, как прошёл твой день, и непременно знать, как прошёл его. Когда любишь, тихо погибаешь от мысли, что можешь больше никогда его не увидеть.
Я лихорадочно искала выход, но так и не нашла. Савва заставил меня выбирать между мной и собой, а я не придумала, как нам остаться вместе.
Душ. Долгий, максимально горячий. Пять минут на бесцельное разглядывание своего отражения, ещё десять — на то, чтобы расчесать волосы. Наверное, хорошо, что вчера я так много выплакала. Сегодняшнее онемение мне только на руку, ведь скоро мне нужно будет выйти за дверь.
Оглядываю живот, ища признаки того, что внутри меня теплится жизнь. Надуваю его, глажу ладонью, представляя, как он округляется, но не чувствую ровным счётом ничего. Наверное, не сейчас. Мне просто нужно думать о нём, и это придаст сил.
