— Как ты, друг? — спросил я.
— Сперва было не очень, а теперь — замечательно! — расхохотался король.
Вокруг бродили усталые воины, собирая добычу с поверженных врагов. Я вспомнил про медведя, наверняка у него найдётся что-нибудь ценное.
Я мутным взглядом окинул поле боя, теперь больше напоминающее скотобойню. Рядом с трупом здоровяка копошился какой-то щуплый гаэл из клана Эйтне, намереваясь отпилить мертвецу палец, чтобы снять золотой перстень.
— Эй! — крикнул я. — Медведь был мой!
Щуплый гаэл вскинулся, будто его застали на месте преступления.
— Ламберт, ты что, убил Брана ап Мона!? — удивился Киган. — Боги великие, ну и дела!
— Южанин врёт! — заявил гаэл.
Над ручьём Северина повисла угрожающая тишина, только стоны раненых и плеск воды нарушали её. Все оторвались от дел и теперь смотрели на нас троих. Краем глаза я увидел, как воины Эйтне медленно тянутся к оружию.
— Повтори ещё раз, — глухо произнёс я, хватаясь за меч.
Я ненавидел, когда меня обвиняли во лжи. Господь свидетель, многие грехи я совершал, но лгать мне было не по душе.
Призрачный Жнец был готов выпрыгнуть из ножен в любой момент, и мне казалось, что мне приходится вжимать его в ножны, чтобы не наделать беды раньше времени. Похоже, я начинал понимать, что имел в виду шаман, когда называл Эйтне выродками и скотоложцами.
— Бран ап Мона пал от моей руки! — нагло заявил гаэл. — Пусть я убил его в спину, но это моё копьё поразило его!
— Я. Выпустил. Ему. Кишки, — медленно, чуть ли не по слогам, произнёс я.
С этим спорить никто не мог.
— А я сделал дырку в его башке! — быстро выкрикнул гаэл.
Мерзавец даже приподнял голову мертвеца, чтобы продемонстрировать. Что-то гулко хлюпнуло, но под медвежьей шкурой на затылке действительно красовалась небольшая дырка.
— И что ты предлагаешь? — спросил Киган.
— Поединок! — выкрикнул кто-то.
Я смертельно устал от поединков, но был готов зарубить подлеца.
— Пусть поделят поровну! Нет, лучше поединок! Оставьте мертвецу! — кричали со всех сторон.
— Как твоё имя? — спросил я.
— Андон ап Эйтне! — дерзко, с вызовом ответил гаэл.
Я прикрыл глаза на мгновение. Жутко хотелось прикончить его прямо здесь, разрубить от плеча и до самой задницы, как он того заслуживал. Но я чувствовал, что это будет неправильно. Что это навредит не только мне, но и всему нашему делу. Что клан Эйтне отвернётся от нас, или ещё хуже, переметнётся к Гибрухту, несмотря на то, что сегодня многие были убиты.
— Бери с него всё, что хочешь. Можешь запихнуть его богатство себе за щеку, Андон ап Эйтне, — сказал я.
Гаэл оскалился.
— Я знал, что ты трус, южанин, — прошипел он.
Люди вокруг загудели, я сжал рукоять меча так, что побелели костяшки. Проглотить такое оскорбление я не мог.
— Тихо! — взревел Киган, тыльной стороной ладони останавливая меня. — Никто не смеет оскорблять моего друга!
Это было неожиданно и приятно.
— Если ты, Андон ап Эйтне, продолжишь в таком духе, то он развалит тебя от плеча и до задницы одним ударом, уж не сомневайся! — продолжил Киган. — И многие видели, как он убил Брана! А что в бою делал ты!?
— Сражался за тебя, Конайлли! А эти южане пришли под конец, на всё готовое! Мы бы справились и без них!
В этом я сильно сомневался.
— Андон ап Эйтне… — раздражённо начал король, но его прервали.
— Терпение — благо для королей, — раздался громкий голос шамана. Старик оставался с обозом, но теперь, когда всё закончилось — присоединился к остальным. Он шёл прямо к нам, перешагивая через трупы, а воины расступались перед ним.
— Шаман? — фыркнул Киган.
— В чём вышел спор? — спросил шаман.
— Южанин говорит, что убил великана! Хотя я продырявил ему башку! — воскликнул Андон и снова приподнял голову мертвеца.
— Оставь его в покое, он заслужил, — сказал старик.
Андон отпустил голову и Бран ап Мона снова хлюпнул мозгами, ударившись об землю.
Шаман посмотрел на меня, по-прежнему сжимающего рукоять меча, посмотрел на мертвеца, чьи кишки сизыми кольцами распластались в грязи. Посмотрел на короля, что криво ухмылялся одной стороной лица.
— Ты говоришь, что убил его сам, сын Эйтне? — спросил шаман.
— Да! — воскликнул тот.
— Клянёшься богами?
— Да!
— Клянёшься ли кровью отца?
— Да! Да, пекло вас раздери, да!
— Так тому и быть, — пожал плечами старик.
Все до одного смотрели, затаив дыхание. Даже я позволил себе расслабиться и отпустил меч.
— Тогда я скажу, — сказал шаман. — Ты лжец, Андон ап Эйтне.
Толпа загудела, и даже мерзавец что-то пытался орать, но шаман поднял руку и все затихли. Он продолжил.
— Кровь льётся, лишь пока ты жив. Есть ли кровь на затылке? Нет. Зато вокруг предостаточно. Бран умер от его меча, и умер достойно, лицом к лицу с врагом, — сказал шаман.
Толпа снова загудела, Андон покраснел, то ли от стыда, то ли от гнева, но оставался на месте. Я слышал, как поносят его другие гаэлы, и внутренне улыбался. К нему подошёл один из родичей, рослый воин в железном шлеме и ударил по лицу тыльной стороной ладони. Андон смолчал, просто опустив лицо и держась за горящую щёку.
— Стало быть, вопрос решён, — произнёс Киган. — Знай, я в тебе не сомневался, брат.
Брат? Я удивлённо посмотрел на короля. Тот кивнул.
— Да будет так! Нарекаю тебя своим названым братом, Ламберт из Стратхорна! — громко произнёс Киган и обнял меня. — Будешь командовать войсками.
Я стоял, ошеломлённый внезапным родством.
Глава 39
«Муж неразумный увидит приязнь в улыбке другого; с мудрыми сидя, глупец не поймет над собою насмешки.»
— «Речи Высокого».
Мертвецов закончили хоронить уже в темноте. На севере дни коротки, особенно осенью. Мы не стали уходить далеко отсюда, лишь вернулись к обозу и разбили лагерь прямо там.
Я смотрел на отсветы лагерных костров, мерцающие красным и разгоняющие густую тьму, как вдруг ко мне подошёл король. В руке он держал бурдюк, от него пахло вином.
— Почему не веселишься? — спросил он, протягивая мне бурдюк. — Победу празднуем всё-таки.
— Потом будем праздновать, — возразил я, но вино всё-таки взял. Я отпил и поморщился, вино оказалось кислым.
