– Как человеку с подобными взглядами могло прийти в голову обратиться именно к Ричарду?
– У нас есть сведения, что у всех троих значительно улучшилось материальное положение примерно в то же время, когда они сюда приезжали.
Хэммонд, казалось, был ошарашен.
– Вы думаете, им заплатили за встречу со мной?
Гурни пожал плечами.
– Я лишь рассказываю, что нам известно.
Хардвик испытующе посмотрел на Хэммонда.
– Предположим, вы узнали имена трех подонков, забивших мальчишку до смерти лишь за то, что тот посмел быть геем. И точно уверены в том, что они виноваты. Но доказать это в суде невозможно из-за несоблюдения каких-то формальностей. И вы убеждены, что они избегнут наказания. Что бы вы сделали?
Хэммонд печально взглянул на Хардвика.
– Это, вероятно, задумывалось как вопрос с подвохом. Но это очень болезненный вопрос.
– И ваш ответ…
– Ничего. Я бы ничего не стал делать. Я бы хотел убить их, но не смог бы.
– Почему?
Необыкновенные сине-зеленые глаза Хэммонда наполнились слезами.
– Мне просто не хватило бы храбрости.
Комната погрузилась в тишину.
Хардвик задумчиво кивнул, будто ему все стало ясно, будто теперь он доверял Хэммонду больше, чем раньше.
Гурни чувствовал то же самое. Он вдруг понял, что Хэммонд, скорее всего, ни в чем не виноват.
А если виноват, то он самый талантливый лжец на земле.
Глава 46
Полчаса спустя, сидя в “аутбеке” перед шале с Мадлен и Хардвиком, Гурни говорил о том, как важно было оставаться объективными.
Хардвик согласился.
– У меня создалось впечатление, что он говорил правду. А что говорит твоя печенка?
– По большому счету, моя печенка согласна с твоей, – ответил Гурни. – Но мозг подсказывает мне, что нельзя давать печенке право окончательного решения.
Гурни открыл бардачок и достал маленький цилиндрический предмет из посылки, которая прилетела к нему на балкон. Он рассказал Хардвику, что почти уверен, это одно из устройств, которые были установлены в потолке над их ванной, и спросил, не сталкивался ли тот прежде с подобными приборами.
Хардвик зажег лампочку на потолке машины и осмотрел устройство.
– Никогда. Ты отправил Вигг фотографию?
– Да. Но дело в том, что она сама хочет осмотреть эту штуку.
Хардвик скорчился.
– Ты хочешь, чтобы я лично доставил ей эту фигню?
– Ну а что, быстренько смотаешься в Олбани.
Хардвик убрал цилиндрик в карман куртки.
– Очередной геморрой. Ты же понимаешь, что это немного противоречит твоей просьбе о том, чтобы я держался неподалеку?
– Мне тревожно, когда тебя рядом нет. Но эта штука тревожит меня куда больше.
– Ух, я тебе не завидую, если окажется, что это гребаный фонарик.
– Кстати, этот пикап на заднем дворе, это же твой?
– Он принадлежит Эсти Морено, женщине всей моей жизни.
– Вы до сих пор вместе?
– Ты что сомневаешься в моей способности поддерживать стабильные отношения?
– Ага.
– Я дал ей список наших главных действующих лиц. Она попытается что-нибудь раскопать. Кстати, это она узнала о том, что Стекл торговал наркотиками. Она же и тачку мне одолжила. Горько было бросать “понтиак” дома, но, увы, моя любимая машина совершенно не годится для снега. А в прогнозе обещали метель. Что, кстати, напоминает мне о Мо Блумберге.
– Что?
– Совпадение. Не стоит ли нам волноваться, что бывший директор лагеря, который наверняка знает намного больше, чем рассказывает, именно сейчас уезжает в теплые края, подальше от снега?
– Я как-то и не думал об этом волноваться, но теперь, когда ты сказал, наверное, буду.
– А как насчет мамы погибшего парнишки? Ведь из всех возможных мотивов преступления, у нее самые веские основания – отомстить уродам за смерть сына?
– Я, конечно, могу не вычеркивать ее из списка. Но дело в том, что у нее был мотив убить тех троих, что были в “Брайтуотере”. Но зачем она ждала тринадцать лет? И зачем ей убивать Итана?
– Этот вопрос применим не только к Кимберли Фэллон, но и ко всякому, кто хотел бы отомстить. Я сомневаюсь, что кто-либо стал бы руководствоваться в этом деле старой пословицей “Месть – блюдо, которое нужно подавать холодным”. Так что мотив мести мне вообще кажется маловероятным.
– Не спорю, Джек. Но если это не месть, то при чем тут вообще “Брайтуотер”?
– Хрен его знает. В этом деле слишком много вопросов. И вот тебе еще один. Почему письмо, в котором Итан описывает свой сон, так и не было отправлено?
– Может быть, он собирался передать его лично в руки адресату?
– Какому-нибудь психотерапевту, с которым он тайно встречался в Платтсбурге?
– Или Ричарду – вариант, который мы почему-то исключили.
– Наш разговор состоит из сплошных знаков вопроса. Мне пора ехать, чтобы успеть в Олбани и обратно перед тем, как все заметет. Пойду скажу Хэммондам, что уезжаю.
– Будем на связи.
Хардвик кивнул, вылез из машины и пошел к шале.
Гурни же вырулил на приозерную дорогу.
Когда они приехали обратно в гостиницу, напольные часы в холле пробили ровно десять утра. В доме стояла полная тишина, возникало ощущение пустоты. Они поднялись наверх. Мадлен крепко обхватила себя руками.
– Ты можешь что-нибудь сделать с ванной?
– Да там особо нечего делать.
– Ты сказал, что на потолке дыра.
– Да, совсем небольшая щель между потолком и плафоном.
– Ты можешь ее закрыть?
Это было первое, что он сделал, когда они пришли в номер. Нужно было лишь слегка сдвинуть плафон в сторону на несколько сантиметров. Он нанес пару четких ударов ручкой зубной щетки, и все стало на место.
Выйдя из ванной, он увидел, что Мадлен стоит у окна и смотрит на Клык Дьявола. На лицо ее падал свет, и было видно, как подергивается щека. Она все еще была в куртке и в перчатках.
– Ты не мог бы помочь мне написать имейл моей сестре? Я не хочу снимать перчатки. Пальцы даже ломит от холода.
– Конечно. Только возьму свой компьютер. Ненавижу эту экранную клавиатуру на твоем планшете.
Когда он был готов, она, все еще глядя в окно, стала диктовать ему письмо.
“Знаю, мы давно не говорили. И я прошу за это прощения. Наверное, это покажется странным после такого долгого перерыва, но у меня к тебе огромная просьба. Мне нужно, чтобы ты вспомнила время, когда я была подростком, когда мне четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать. Что ты помнишь обо мне? Что за человек я была? Переживала ли ты за меня? Что, как тебе казалось, мне было нужно от тебя, от мамы с папой, от моих друзей… от мальчиков? Ты помнишь, что выводило меня из себя? А что радовало? От чего я грустила? Мне необходимо узнать об этом. Пожалуйста, подумай и расскажи мне как можно больше. Мне необходимо знать, кем я была тогда”.
