Иван IV и Боярская дума, не терявшие надежды подтолкнуть ливонцев к принятию московских предложений без излишних кровопролития и трат, решили отправить в очередной набег ратных людей с Изборска, Вышгорода и Красного. В Ивангород же они послали артиллерийского эксперта, участника казанских походов, дворцового дьяка Шестака Воронина (дьяк был при наряде в походе на Казань в 1549/1550 гг. и в 1552 г.)
[111]. С собою дьяк привез царскую грамоту с разрешением отвечать неприятелю «изо всего наряду»
[112].
Последствия не заставили себя долго ждать. 20 марта 1558 г. ревельский комтур Франц фон Зигенхофен отписывал из Везенберга в Ревель тамошним ратманам и бургомистру, что русские возвели на подступах к Нарве три шанца и подвергли город и замок обстрелу, и 17 марта нарвитяне запросили перемирия. Ивангородские воеводы согласились на две недели прервать обстрел
[113]. В Нарве решили использовать предоставленную им передышку с тем, чтобы лучше подготовиться к обороне. Местный бургомистр и ратманы продолжили бомбардировать Ревель просьбами о присылке пороха и орудий (и к их просьбам присоединился Ф. фон Зигенхофен, который 26 марта писал в Ревель тамошним ратманам о необходимости купить два больших корабельных, schiffern grosse stuck, орудия и прислать их в Нарву немедленно). Ревельцы же собрались отправить в Нарву почти 2 сотни всадников и три десятка кнехтов (поскольку военные силы самого Нарвского фогства были невелики — согласно росписи 1556/57 г., в случае войны оно должно было выставить всего лишь 150 всадников)
[114].
Тем временем ландтаг конфедерации в Вольмаре решал, что делать с требованиями русского государя о выплате дани, а престарелый магистр В. Фюрстенберг уговаривал (c подачи ревельских бургомистров и ратманов, полагавших, что воевать с московитами бесполезно, пока в Иван-город или, скорее всего, в гавань, выстроенную Выродковым, приходят купцы из Англии, Голландии, Брабанта, Шотландии, Германии, Дании и Швеции
[115]) ливонских «лутчих людей» предпринять поход на Ивангород
[116]. И пока «лутчие» ливонские люди спорили, ситуация вокруг Нарвы снова начала накаляться. Сейчас уже трудно разобраться, кто виноват в эскалации конфликта, — как обычно, обе стороны обвиняли друг друга в нарушении перемирия. Однако Иван Грозный, терпение которого иссякало, в ответ на очередную воеводскую отписку, что-де ругодивцы «через опасную грамоту стреляют и роздор делают, а сами сроку упросили на две недели, а всю две недели из наряду стреляют и людей убивают», приказал воеводам «стреляти изо всего наряду по Ругодиву»
[117]. Получив разрешение (а тут еще как раз истек срок прекращения огня), воеводы 1 апреля 1558 г. возобновили обстрел Нарвы. «И стреляли неделю (согласно Реннеру — 9 дней) изо всего наряду, — пересказывал потом летописец воеводскую «отписку», — ис прямого бою из верхнево каменными ядры и вогнеными, и нужу им (нарвитянам. — В. П.) учинили великую и людей побили многых»
[118].
Город, если верить сообщениям с «той» стороны, был буквально завален русскими снарядами. Не ожидавшие столь мощного обстрела, запаниковавшие нарвские ратманы уже 2 апреля писали магистру, что русские денно и нощно бомбардируют город из всевозможных артиллерийских орудий, halbe schlangen, falkonetten und serpentinen, а также morseren (мортир), ядрами свинцовыми и каменными, klein und gross (некоторые из которых весили 50 фунтов — то есть 20 кг, пуд с четвертью). Своего апогея бомбардировка достигла в канун Пасхи, (пришедшейся в 1558 г. на 10 апреля). Реннер писал, что 7 и 8 апреля на Нарву упало по 300 grote kugeln (больших ядер)
[119]. Русские блокировали город с моря
[120], постоянно совершали вылазки на левый берег Наровы, опустошая окрестности города так, что тот начал испытывать нехватку провианта и фуража. Ввезти же припасы было неоткуда и не на что — нарвская казна была пуста, и даже наемным кнехтам и рейтарам платить было нечем
[121]. Помощи же все не было и не было, и в «Великую субботу (9 апреля. — В. П.) выехали к ним (ивангородским воеводам. — В. П.) ругодивские посадники (бургомистр И. Крумхаузен и ратманы. — В. П.) и били челом воеводам, чтоб им государь милость показал, вины им отдал и взял в свое имя», а «за князьца (т. е. за Шнелленберга. — В. П.) оне не стоят, воровал к своей голове, а от маистра они и ото всей земли Ливоньской отстали»
[122]. Жившим посреднической торговлей нарвским бюргерам (во всяком случае, части из них), к тому же не видевшим реальной поддержки ни стороны других ливонских городов (прежде всего Ревеля), ни со стороны магистра, перспектива быть полностью разоренными, а то и убитыми, была не по нраву. Потому они и решили перейти в подданство Ивану Грозному, отправив послов в Москву договариваться об условиях перехода.
После переговоров, длившихся два дня, было достигнуто соглашение о новом прекращении огня, нарвитяне дали заложников «в заклад» и отправили посольство во главе с бургомистром в Москву. И вот что любопытно. Отечественный исследователь В. Перхавко пишет, что Сильвестр (тот самый протопоп, который, согласно давней историографической традиции, был одним из главных действующих лиц пресловутой «Избранной рады» и «добрым гением» Ивана Грозного. — В. П.) и его сын Анфим тесно контактировали с нарвской городской верхушкой, в частности, с первым бургомистром И. Крумхаузеном (последний незадолго до начала конфликта пробил в Москве при посредстве Сильвестра некие торговые привилегии лично для себя, любимого). И Крумхаузен писал в мае 1558 г. в Ревель о невозможности сохранить мир с Москвой, ссылаясь на известие от его друга Анфима. При этом и сам Сильвестр, и Анфим активно и по-крупному торговали (Сильвестр, кстати, по происхождению был новгородцем и поднялся при Макарии — не исключено, что и в Москву он прибыл вместе с новопоставленным митрополитом, и сделал быструю карьеру при его протекции. Опять «новгородская партия»? Возвышение же Сильвестра способствовало и быстрой карьере его сына, который очень скоро выбился в числе первых государевых дьяков)
[123]. И случайно ли именно Крумхаузен отправился в Москву договариваться об условиях принятия Нарвой московского подданства? И еще — дом святой Софии активно торговал с Нарвой. Отсюда и вопрос — почему Иван вдруг переменил свое прежнее решение ограничиться «выколачиванием» «юрьевской» дани и обратил свое внимание на Нарву? Что (или кто) повлиял на эту перемену в настроении царя?
