И Фюрстенберг откликнулся на очередной призыв о помощи, «прислал князьца Колываньского, да другого Вель янского», а с ними ратных людей, конных 1000 да пеших 700 «с пищалми», да с нарядом, почему «ругодивцы промеж собою и крест целовали, что им царю и великому князю не здатца…»
[134]. Действительно, после долгих приготовлений феллинский комтур Г. Кеттлер сумел собрать под своим началом небольшую рать (согласно данным с «той» стороны — около 800 чел., в том числе 500 конных)
[135]. С этим силами он подступил к Нарве и 20 апреля разбил лагерь в 4 милях от города
[136].
К тому времени положение в городе сложилось критическое. 23 апреля нарвские ратманы отписывали в Ревель тамошним «лучшим» людям, что городская казна пуста, кнехты на грани бунта, и, чтобы город не остался без защиты, они вынуждены конфисковать товаров в городских пакгаузах на 8 тыс. марок и обложить всех торговцев и домовладельцев Нарвы дополнительным 10-пфенниговым налогом для того, чтобы изыскать средства на плату гарнизону
[137]. 27 апреля ратманы осажденного города в панике писали в Ревель, что неприятель (Басманов со товарищи) полностью окружил город и перекрыл все дороги к нему и не дает возможности подвезти припасы в Нарву, которой угрожает голод
[138].
Извещенный о критическом положении Нарвы и опасаясь, что нарвитяне поддадутся под власть московита, Кеттлер решил провести в город подкрепление. В ночь на 1 мая 1558 г. отряд рижских и ревельских кнехтов во главе со своими гауптманами В. фон Зингехофом и В. фон Штрассбургом в сопровождении полусотни всадников попытались пройти в Нарву. О том, что произошло дальше, русские и ливонские источники рассказывают по-разному. Если попытаться сопоставить их и выстроить непротиворечивую картину, то события развивались следующим образом. Кнехты, наткнувшись на русскую заставу, были вынуждены вступить в бой, и хотя и прорвались в Нарву, но понесли при этом серьезные потери — 12 рижских и 17 ревельских кнехтов были убиты, а еще 10 попали в плен к русским. К тому же русские еще и разграбили обоз, сопровождавший людей Штрассбурга и Зингехофа
[139]. Днем 1 мая Кеттлер попытался взять реванш и бросил свою конницу на русскую заставу на ревельской дороге. Басманов со товарищи, стремясь выручить заставу, «отпустили за реку» сотни детей боярских под началом голов А.М. Бутурлина, П. Заболоцкого и И.Ш. Замыцкого и стрельцов Т. Тетерина и А. Кашкарова с наказом, «чтобы сторожей стоптати не дати и отвести бы сторожей к собе за реку»
[140]. И пока сотни «учали возитца ниже Ругодива пять верст», «немцы наряд весь в Ругодив отпустили, а сами конные и пешие пришли х перевозу на Офонасья с товарищы; а всего осталося на их стороне, которые не поспели перевезтися, человек со сто». Тут-то, на переправе, и произошла стычка, так же благополучно, как и ночная, завершившаяся для русских — «Бог милосердие свое показал: побили немец многих и гоняли пять верст по самой Ругодив, а взяли у них тритцати трох человек»
[141].
Из описания боя напрашивается предположение, что «отвод» русских конных сотен был хитроумным маневром, рассчитанным на неопытность орденской конницы. Видя, что русские бегут (и как тут не вспомнить слова англичанина Р. Ченслера, который писал, что московиты-де, в отличие от цивилизованных европейских воинов, не привыкли сражаться «правильным» образом и любят атаковать внезапно, из засады!)
[142], она бросилась преследовать московитов и напоролись на залповый огонь возникших как из-под земли стрельцов. Последствия предугадать было нетрудно — стрельцы успешно «отняли» у ливонцев свою конницу. Последняя же, перестроившись, контратаковала смешавшегося и обескураженного неприятеля и погнала его прочь, рубя и беря в полон отставших и лишившихся коней эстляндцев. И если наше предположение верно, то вряд ли стоит сомневаться в том, что такой маневр проделать могли только хорошо обученные, опытные воины, понимавшие друг друга и своих начальных людей, что называется, с полуслова (а значит, такой маневр был заранее отработан), и что взаимодействие русской стрелецкой пехоты и поместной конницы было на высоте.
Урок, преподанный водскими детьми боярскими и стрельцами Тетерина и Кашкарова Кеттлеру и его людям, несомненно, сказался спустя полторы недели. Ободренные полученной помощью, нарвские бюргеры и гарнизон окончательно решили отказаться от прежних договоренностей. Обстрел Ивангорода из нарвской артиллерии был возобновлен, русские не замедлили ответить, и в конце концов 11 мая в Нарве вспыхнуло несколько пожаров. Пламя было настолько сильно, что в полдень его заметили в лагере Кеттлера, и, как писал ливонский хронист С. Хеннинг, примерно в это же время в лагерь прибыл гонец от Зингехофа, сообщивший, что в городе сильный пожар и что есть опасность нападения русских
[143]. Кеттлер приказал поднимать свое воинство по тревоге и, взяв с собой несколько небольших орудий, выступать к Нарве. Вперед был выслан небольшой, 60 всадников, авангард.
Вслед за ним должны были выступить и главные силы, но, как вспоминал впоследствии С. Хеннинг, секретарь Кеттлера и участник тех событий, до самого вечера никто и не сдвинулся с места
[144]. Судя по всему, Кеттлеру никак не удавалось договориться с фогтами Йервена, Зоннебурга и Везенберга о плане дальнейших действий, к тому же, по словам Хеннинга, некие харриенские и вирландские «мужи»
[145] были против выступления к Нарве, мотивируя это тем, что-де неприятель задумал хитрую «стратагему». Стоит только доблестным ливонским воинам оставить укрепленный лагерь и двинуться на помощь Нарве, заявили они, как московиты, переправившиеся через Нарву, атакуют орденское войско с тыла
[146].
