Если бы Иван Грозный хотел действительно покорить всю Ливонию, то лучшего момента, чем в конце лета — начале осени 1558 г., у него не было! Обветшавшее здание конфедерации, разъедаемое противоречиями, грозило вот-вот обрушиться. Как писал Г.В. Форстен, «между дворянством и орденом возникли препирательства; орденские чиновники обвиняли дворянство в безучастии к несчастной судьбе Ливонии, дворяне ставили в вину ордену, что он не доставлял достаточного числа ландскнехтов. Бюргеры думали лишь о своих городских привилегиях»
[180], ну а крайними, как это обычно бывает, оказались ливонские «мужики», крестьяне, брошенные фактически на произвол судьбы. Фюрстенберг, не сумевший организовать отпор русскому вторжению, стремительно терял остатки и без того небольшого авторитета и влияния, и в этих условиях подняла голову «партия» Сигизмундовых симпатизантов, сумевшая добиться избрания на пост магистрова коадъютора феллинского комтура Г. Кеттлера, сторонника ориентации на Польшу. Но пока ливонцы судили-рядили о том, что делать дальше, разброд и шатания в стране продолжали нарастать. Мелкие отряды русских и татарских всадников, рассыпавшись «войной» по Восточной и Северной Ливонии, сеяли хаос и анархию, добираясь до самых окраин Ревеля. Но их действия оставались булавочными уколами, не имевшими тех последствий, как действия ратей Шуйского или Басманова. Кто знает, что было бы, если бы под Ревель явился бы сам псковский наместник со всем своим многотысячным воинством и немалым нарядом, а не несколько десятков всадников? И как бы тогда отреагировали ревельские ратманы на июльские и августовские предложения воеводы принять подданство московского государя?
Но этого не случилось. Кампания была на излете, войско устало, многие ратники не выходили из походов и боев с зимы 1557/58 г. и нуждались в отдыхе, «запас себе пасти и лошадей кормить», готовясь к новой кампании. Да и боеспособность войска оставляла желать лучшего — взятые в сбою «животы» сковывали его подвижность, да и сами русские полки существенно поредели, и не столько от потерь убитыми, ранеными, заболевшими и пленными, сколько от отъехавших по домам по разным причинам детей боярских и их людей. Оставляя немногочисленные гарнизоны во взятых городах и замках, царские рати потянулись на зимние квартиры.
И под самый занавес летней кампании 1558 г. случилось еще одно важное событие, имевшее далеко идущие последствия — в русско-ливонский конфликт вмешалась Дания. Ее король Кристиан III решил поучаствовать в разделе ливонского наследства и заявил о своих претензиях на Северо-Западную Ливонию с Ревелем и владения эзельского епископа. В августе 1558 г. датские послы прибыли в Дерпт, где задержались на некоторое время, ожидая «опасной грамоты» для продолжения путешествия в Москву. Круг участников конфликта начал расширяться.
4. Рингенское «сидение». Осенний контрудар магистра
Пока русские праздновали победу, делили добычу и, оставляя немногочисленные гарнизоны во взятых городах и замках
[181], уходили на зимние квартиры, «запас себе пасти и лошадей кормить», готовясь к новой кампании, ливонцы вынашивали планы мести. Подготовку к контрнаступлению магистр ордена В. фон Фюрстенберг, его заместитель коадъютор Г. Кеттлер (престарелый магистр в ходе зимнего 1558 г. набега русских и последовавшего за ним летнего наступления царской рати в Восточной и Северо-Восточной Ливонии вел себя пассивно, поэтому Кеттлер взял в свои руки руководство орденскими войсками), рижский архиепископ Вильгельм и рижский кафедральный пробст Ф. фон Фелькерзам (фактический командующий войсками Рижского архиепископства)
[182] начали еще летом 1558 г. Так, 30 августа 1558 г. некий Маттиас Фриснер писал герцогу Финляндии Иоганну (будущему королю Швеции Юхану III), что в Риге находится 500 немецких рейтар, и из надежных источников известно, что через Пруссию и Польшу в Ригу следуют еще около 2 тыс. рейтар. 6 тыс. «добрых» кнехтов, продолжил Фриснер, наняты магистром ордена при посредничестве Генриха II, герцога Брауншвейг-Люнебургского и ждут попутного ветра, чтобы морем отправиться к Ливонию и прибыть к магистру в Венден, из ганзейских городов в Ливонию доставлялись свинец и порох
[183]. Поближе к линии противостояния свозились провиант, фураж и прочие припасы, необходимые для ведения войны. Так, 9 августа 1558 г. рижский архиепископ Вильгельм из Кокенгаузена отправил в Ригу, адресуясь бургомистру и ратманам, просьбу прислать ему три «бочки» (thonnen) пороха и два «корабельных фунта» (schippunt) свинца
[184].
Кстати, о размерах войска, находившегося в распоряжении Кеттлера. Относительно его численности ливонские источники расходятся в оценках. Упоминавшийся выше Маттиас Фриснер писал герцогу Иоанну 19 октября, что под началом коадъютора находится 2 тыс. конницы, 7 тыс. кнехтов и 10 тыс. baueren (крестьянское ополчение — ?)
[185]. Из Ревеля тамошние ратманы сообщали в Або 23 октября, что у Кеттлера 4 тыс. конницы и 15 fendtlein (феннлейнов, «знамен», рот) кнехтов (около 4–7 тыс. чел, в зависимости от того, сколько людей было в роте), не считая 8 fendtlein немецких кнехтов (ландскнехтов — ?) и 8 же geschwader (рот) рейтар, которые он намерен отправить в Ревель (вот она, польза от набегов небольших отрядов русской и татарской конницы на окрестности Ревеля-Колывани в августе-октябре 1558 г. — В. П.). Псковская же 3-я летопись отмечала, что взятые с бою языки, «немцы и латыши», сказывали — с «маистром»-де рати «боле десяти тысяч»
[186]. Достаточно редкий случай, когда свидетельства с «той» и «этой» сторон сходятся в оценках численности армии одной из воюющих сторон!
