Подведем общий итог. Как справедливо отмечал А.И. Филюшкин, зимняя кампания 1559 г., как и предыдущая такая же годом ранее, «не имела своей целью захват и освоение территории, но запугивание населения, уничтожение военной силы и экономических центров, нарушение работы местной администрации и общее опустошение и разорение»
[269]. Правда, согласиться с мнением историка относительно того, что ливонцы не имели опыта столкновения с подобного рода стратегией, на наш взгляд, нельзя. И в предыдущих конфликтах на этом ТВД обе стороны активно использовали аналогичные приемы ведения войны. Другое дело, что и в 1558, и в 1559 гг. численность введенных в дело русских войск превышала ту, с которой раньше имели дело ливонцы, потому и характер опустошений оказался более значительным. Противопоставить что-либо разнозначное этим подлинным нашествиям ни орден, ни рижский архиепископ, ни прочие местные владетели не могли, и осознание своего бессилия толкнуло их в объятия Литвы, Дании и Швеции. И выходит, что, одержав убедительную военную победу, Иван Грозный потерпел дипломатическую неудачу — успешная военная демонстрация не достигла своей политической цели.
Однако все это стало очевидно спустя больше чем полгода, а пока в Москве ожидали результатов очередного внушения, сделанного ливонцам. Ожидание это затягивалось, а грозные признаки того, что конфликт постепенно разрастается, выходя за рамки только русско-ливонского противостояния, только множились и множились. Сперва испанский король Филипп II в послании, адресованном «Иоанно Базилио, великому князю Руссии», выразит свою озабоченность событиями в Ливонии. Затем прибывшие в марте 1559 г. датские послы от имени нового короля Фридерика II заявят о претензиях их короля на Ревель и Северную Ливонию. Потом (и это было очень и очень плохо!) посольство Сигизмунда II Августа потребует, чтобы Иван оставил в покое родственника короля и великого князя архиепископа Рижского, намекнув при этом, что их государь может и вмешаться в конфликт, «абы кровъ христианьская не розливалася…» (и свое обещание Сигизмунд исполнил — в конце августа — сентябре 1559 г. он подписал соглашения, согласно которым обязался взять под свое покровительство и орден, и рижское архиепископство, получив в качестве залога Юго-Восточную Ливонию, куда немедленно были введены литовские войска). Наконец, от Густава Васы явился гонец Маттиас-Матвейко с ходатайством от королевского имени за бедных ливонцев.
И хотя московские дипломаты твердо стояли на том, что «Лифлянты — извечные даньщики государевы и государю в данех не исправились, и церкви разорили, и образом божиим поругалися», и только после того, как тамошние немцы «взумеют Богу исправятца и государев гнев своим челобитьем утолити», Иван «по пригожу свое жалованье учинит» им, тем не менее Москве пришлось пойти на уступки. Отпуская домой настырных датчан (датчане — естественные враги шведов, а поскольку отношения со Швецией у Москвы были не ахти какие, то ссориться с ними было не с руки), 12 апреля 1559 г. на прощальной аудиенции царь заявил, что он согласен дать ливонцам перемирие сроком на 6 месяцев — с 1 мая 1559 по 1 ноября того же года (о чем и сообщил в письменном виде магистру, рижскому архиепископу и прочим должностным лицам Ливонской конфедерации). Правда, тут еще надо посмотреть, насколько уступчивость Ивана Грозного была связана с дипломатическими демаршами европейских монархов, а насколько — собственными планами Ивана относительно продолжения войны с Крымом. Однако так или иначе, согласие на перемирие было дано. Ливонская конфедерация получила столь желанную для нее передышку и начала собираться с силами с тем, чтобы попытаться переиграть неудачные результаты первого этапа войны.
2. Второе ливонское контрнаступление осенью 1559 г. Дерптское стояние
Надо полагать, что, пойдя навстречу своему датскому «брату», Иван Грозный в известной степени вздохнул с облегчением. Война с Ливонской конфедерацией не входила в его первостепенные планы — на первом месте стояла продолжающаяся война с Крымом, и на кампанию 1559 г. царь и Боярская дума замыслили большой поход против крымского «царя», рассчитывая если не привлечь к нему Великое княжество Литовское, то, во всяком случае, заручиться его благожелательным нейтралитетом. Это позволило бы использовать Днепр в качестве линии коммуникаций для русских войск, действующих в низовьях реки, на непосредственных подступах к сердцу Девлет-Гиреева юрта — «острову Каффы», Крымскому полуострову. Поэтому если посмотреть на летописные записи и на записи разрядные, то нетрудно заметить, что все внимание государя было обращено к югу, где собралась в ожидании крымских вестей «рать немалая и неисчислимая», а в низовьях Днепра и Дона успешно действовали «лехкие» «судовые» рати Д. Адашева и И. Вешнякова со товарищи. Ну а Ливония — что Ливония, Иван ждал, ко гда магистр ударит ему челом и пришлет своих «лутчих людей» для обсуждения условий восстановления мира. И дождался — но не тех «лутчих людей», которых ждал, а других… Уже потом, в переписке с бежавшим в Литву Курбским Иван попрекал князя и его единомышленников за их «злобесные претыкания», из-за которых ему не удалось «всю Германию за православную веру» привести
[270]. Но это было потом, а пока в Ливонии готовились к реваншу. Весна-лето 1559 г. прошли в напряженной дипломатической деятельности конфедерации — посольства от несчастных ливонцев отправились искать поддержки к Сигизмунду, к Густаву Васе и в Данию, к Фридерику II. Любопытно — прослышав о «недружбе» «московского» с ливонцами, крымский хан прислал своих послов к магистру договариваться о совместных действиях против русских. Правда, если не считать удовлетворенного Иваном ходатайства датского монарха о даровании перемирия ливонцам и упомянутого выше договоре о протекции с Сигизмундом, особого успеха дипломатам магистра и рижского архиепископа добиться не удалось. Видимо, это послужило одной из причин, по которым Фюрстенберг, растерявший окончательно остатки своего авторитета, был вынужден в сентябре 1559 г. оставить пост магистра
[271]. Его место занял Г. Кеттлер, который, если верить Б. Рюссову, все это время деятельно готовился осенней кампании, закладывая орденские земли и замки, изыскивая деньги и нанимая наемников (в хронике Реннера сохранились некоторые сведения о военных приготовлениях ливонцев — так, в июне в Ригу из Кольберга были доставлены 2 halve slangen и 0,5 ласта артиллерийского пороха, 20 июля — 800 ландскнехтов и 50 рейтар во главе с гауптманом Й. фон Мюнденом из Дитмаршена, а 7 августа — еще 150 ландскнехтов
[272]). К концу сентября приготовления к новой кампании были, в общем, завершены, Кеттлер покинул Венден и отправился в Ревель, чтобы оттуда с собранными войсками выступить снова, как и в прошлом году, к Дерпту.
Кампания была начата орденом еще до истечения срока перемирия — орденский ландмаршал Ф. Шалль фон Белль 14 октября 1559 г. с 4 фенлейнами (fenlin) ландскнехтов, артиллерией и, надо полагать, со своими ландзассами (по росписи 1555/56 г. 190 коней, реально, конечно, было меньше) «пришел в государеву землю в Юрьевской уезд в Сангацкую (Zanguitz. — В. П.) мызу воиною»
[273]. В Москве забеспокоились — ситуация живо напоминала ту, которая была в прошлом году. Поэтому, посовещавшись, Иван и бояре немедленно отправили на «усиление» во Псков боярина А.Д. Басманова, а тамошнему воеводе князю Ю.И. Темкину наказали «отпустити изо Пскова воевод Захарью Плещеев, Григория Нагово, а с Красного городка и с Вышегорода Замятню Сабурова да Алексея Скрябина» с приказом «быти под людми и приходити на загонщиков и доволна проведывати, коим обычаем маистр изменил и перемирия не дождався воиною пришел»
[274]. Обращает на себя внимание любопытная деталь — местные воеводы сообщают о вторжении неприятеля и получают из Москвы инструкцию о том, как им надлежит действовать. Но от Юрьева и Пскова до Москвы несколько дней пути, да еще столько же обратно — и хорошо, если гонец обернется туда и обратно недели за полторы, а то и больше. А что будут все это время делать воеводы?
