Вне зависимости от того, насколько успешно действовали русские загоны и кто кого побил под Кесью, русские ли литвинов или же литвины русских, осада Феллина продолжалась. По словам Курбского, многодневная (невиданная — по словам Кеттлера) бомбардировка города и замка дала свои результаты — русские пушкари «разбихом стены меские». В ночь на 18 августа в городе начался сильный пожар. «В нощи стреляющее огненными кулями, — писал русский летописец, — и едина куля упаде в самое яблоко церковное, яже в верху великие церкви их бе, и другие кули инде и инде, и абие загорелося место». Псковская летопись связывала начало пожара в Феллине с прибытием в лагерь осаждающих по случаю празднования дня Успения Богородицы бывшего игумена псковского Печерского монастыря Феоктиста «с проскоурами и со святою водою», и, выходит, что молитвами игумена Печерского монастыря Корнилия и братьи «в неделю вечере», то есть 18 августа, случилось чудо, описанное Курбским, и «град Вельян загорелся ото огненных ядер и выгорел весь, ни хлеба не осталось»
[339]. Пожары в Феллинском форштадте никто не тушил, и к утру от него остались лишь тлеющие головешки — уцелело всего лишь 5 (Ниенштедт) или 6 (Реннер) домов.
В ливонской хроникальной традиции впоследствии общим местом стало мнение, что Феллин представлял собой прекрасную крепость, укрепленную не только людьми, но и самой природой, и что в замке было достаточно провианта и пороха для продолжения обороны. Однако в падении замка виноваты были ландскнехты, которые под предлогом неполучения обещанного жалованья отказались повиноваться старому магистру (хотя тот и предлагал им взять под залог, по словам Ниенштедта, «золотые и серебряные цепи, клейноды и драгоценности стоимостью вдвое против следуемого им жалованья»). Вступив в переговоры с русскими, они сдали им замок, выговорив себе свободный выход со всем своим имуществом. Перед тем как покинуть Феллин, ландскнехты «разграбили сокровища магистра, взломали и разграбили сундуки и ящики (снесенные в замок для хранения) многих знатных дворян, сановников ордена и бюргеров, и забрали себе столько, сколько мог каждый, а забранное составило бы жалованье не только за один год, но и за пять или десять лет». Однако добро восторжествовало, и предатели получили по заслугам — во всяком случае, так полагали Хеннинг, Рюссов и Ниенштедт. Московиты ограбили ландскнехтов, «оставив нагими и босыми», а в довершение всех бед сам магистр покарал изменников — главарей мятежа колесовал, а прочих, которые попались ему в руки, — перевешал
[340].
Так это было или не так — не суть важно. Даже если исходить из того, что ландскнехты и в самом деле взбунтовались, то их мотивы понять можно — на верную смерть, тем более задаром, они не подписывались, а в том, что она, смерть, уже здесь, ante portas, сомнений не было. После взятия русскими форштадта судьба самого феллинского замка была немного предсказуема, тем более что помощи извне ожидать не стоило. Ландмаршал и его воинство разгромлены, великий князь Литовский и император не торопятся слать людей и деньги для спасения Ливонии — стоит ли в таком случае биться до последнего за проигранное дело? Одним словом, 20 августа (21-го — по псковским известиям, 22-го — согласно Хеннингу) Феллин капитулировал и русские вошли в него, по словам Реннера, «с великой радостью и триумфом»
[341]. И было отчего — согласно описанию Курбского, столь мощной крепости в Ливонии русские еще не брали: «Егда же внидохом в место и во град Фелин, тогда узрехом от места стоящи еще три вышеграды, и так крепки от претвердых каменеи сооружении, и рвы глубоки у них, иже вере не подобно, бо и рвы оные, зело глубокие, каменьми гладкими тесаными выведены». В городе были взяты богатые трофеи — согласно Реннеру, «лучшая артиллерия Ордена», 3 kartouwen, 2 halve kartouwen, 2 nothschlangen, 2 fuirmorser и 6 feltgeschutte — словом, весь орденский «наряд» (Курбский исчислил его в 18 осадных орудий и прочих «великих и малых всех полпятаста на граде и месте»), а также «запасов и всех достатков множество»
[342]. Но главным трофеем был сам старый магистр — В. фон Фюрстенберг, отправленный в Москву как знак великой победы.
30 августа к Ивану Грозному прибыли сеунщики с «Ливонского фронта», сын боярский Василий Сабуров и стрелецкий голова Григорий Кафтырев с грамотой от Мстиславского со товарищи, а в грамоте той «писали, что божим милосердием великим приступом и пушечным боем и огнем город Велиан и со всем пушечным нарядом и в городе маистра Велим Ферштенберга взяли и ко царю и великому князю послали с Неклюдом Дмитреевым сыном Бутурлина».
Плененный старый магистр был привезен в Москву Неклюдом Бутурлиным 9 сентября 1560 г. Он стал вторым высокопоставленным орденским должностным лицом (после фон Белля), оказавшимся в русской столице. Была ли уже тогда у Ивана Грозного идея создать некое вассальное государство в Ливонии или нет, неясно, но плененный старый магистр (которого многие и в Ливонии, и в Москве по-прежнему полагали законным магистром ордена, отказывая в этом праве Кеттлеру. — В. П.) был неплохой картой в игре за дипломатическим столом вокруг ливонского наследства. Во всяком случае, в конце 1560 г. какие-то переговоры с Фюрстенбергом и Беллем в Москве велись и закончились неудачей, после чего Фюрстенберг отправился в почетную ссылку как опальный удельный князь в назначенный ему в кормление городок Любим. Ландмаршал же, как уже было сказано выше, был казнен «за противное слово и за то, што он воевал, ходил к городом по осени (1559 г. — В. П.) к Юрьеву и к Лаисоу, и нашим воеводам и воиску зла много соделал…»
[343]. В вину ландмаршалу было поставлено сознательное нарушение им перемирия и вероломное нападение на русских осенью 1559 г. под Дерптом.
Тем временем, пока в Москве справляли очередной триумф, в Ливонии царские воеводы ковали железо, пока оно горячо. 29 августа И.Ф. Мстиславский и П.И. Шуйский отправили в Ревель грамоту с «приятельным словом», в которой предложили добрым жителям Ревеля бить челом Ивану Грозному о переходе в его подданство с тем, «чтоб досталных немецких людей неповинных с повенными кров не лилася, и конечного б себе разоренея не дождали…». Аналогичного содержания грамоты были отправлены в Каркус и Гельмет. Ну а чтобы у «германов» не возникло сомнений в серьезности намерений воевод, после взятия Феллина царская рать продолжила опустошение Ливонии. Еще после эрмесской победы два больших русских отряда (geweldigen hopen) двинулись на Оберпален и Тарваст. Еще один большой отряд (etliche hundert, несколько сотен) приступил тогда же к разорению местности между Каркусом, Перновом и Руеном
[344]. Теперь же, когда со взятием Феллина руки у Мстиславского были развязаны, следовало ожидать новых бедствий.
