И они не замедлили воспоследовать. 3 сентября князем Федором Троекуровым был сожжен замок Руен, перед этим головы князья Петр и Василий Ростовский взяли Тарваст, а «лехкая» рать под водительством боярина И.П. Яковлева-Хирона и князя Г.Ф. Мещерского подвергла тотальному опустошению окрестности Пернова. Отдельные отряды русских появились под Гапсалем, и тамошний герцог Магнус (будущий милостью Ивана Грозного ливонский «король») поспешил перебраться на остров Эзель. После того как область Вик была разорена, русские повернули на восток и вторглись (уже в который раз) в Гаррию. 11 сентября их передовой отряд разбил лагерь в полутора милях (примерно в 10 верстах. — В. П.) от Ревеля. Ревельские гарнизон (конница и пехота) и охотники из числа ревельских жителей ранним утром атаковали русских и захватили их добычу, взятую в Вике, — скот и пленников. При этом, по сообщению Реннера, было побито аж 600 московитов (Псковская летопись пишет о 15 детях боярских, погибших в этой стычке).
Однако добрые ревельцы недолго праздновали победу. «Приспел тоуто» на помощь своей «посылке» воевода И.П. Яковлев «со всеми людьми, и немець побили… и мало их оушло немецких людеи». А и было тех немцев, по сообщению псковского книжника, 300 конных и 400 пеших. Ливонские же хронисты добавляют к этому, что при этом разгроме ревельцы потеряли 2 взятых с собой falkeneten, 60 убитыми, в том числе благородных господ Й. фон Галена, Ю. фон Унгерна, Л. Эрмиса, ревельского ратмана Л. фон Ойте, бюргера Б. Хогреве и «много еще других бюргеров и купеческих прикащиков». Рюссов, любитель нравоучений, сопроводил эту печальную историю такой ремаркой, якобы принадлежавшей русским: «Ревельцы или безумны, или совершенно пьяны, если с такой малостью народа сопротивляются большому войску и осмеливаются отнимать добычу». Ниенштедт и Рюссов сообщают также о подобной же стычке с аналогичным исходом под Вольмаром, где горожане и три роты-фенлейна кнехтов точно так же попытались отстоять свои «животы», попали в засаду (слишком далеко отойдя от замка) и были разгромлены наголову. И снова Рюссов не смог удержаться от патетического восклицания: «Сколько горя и печали были тогда между женами и детьми вольмарскими, может сам себе представить всякий разумный человек…»! И в довершение всех несчастий в Гаррии и Вике вспыхнуло крестьянское восстание. «Упомянутые крестьяне восстали против дворян из-за того, — писал позднее Рюссов, — что должны были давать дворянам большие подати и налоги и исполнять трудные службы, но в нужде не имеют от них никакой защиты, а московит без всякого сопротивления нападает на них». Потому-то крестьяне и решили «более не подчиняться дворянам или справлять им какие-либо службы», возжелав свободы, угрожая в противном случае перебить всех благородных господ (в чем они и немало преуспели)
[345].
Однако все эти мелкие стычки и набеги не решали главной задачи кампании — захвата ключевых позиций в Ливонии, и прежде всего Ревеля. Если верить Псковской летописи, то Мстиславский, взяв Феллин и отрапортовав об этом Ивану, получил от него «наказ ити к Колываню из Вельяна». Надо полагать, что взятие Ревеля стало бы прекрасным завершающим аккордом к летней кампании 1560 г. и позволило бы решить массу проблем (да хотя бы и обеспечить более выгодные позиции для дипломатического торга вокруг ливонского наследства, не говоря уже о перспективах дальнейшего развития не только нарвского, но еще и ревельского «плавания»). Однако воеводы, судя по всему, после взятия Феллина испытали, словами классика, «головокружение от успехов», и «не царевоу великого князя наказоу», «на похвал и наряд с собою взяли меншеи», отправились под злосчастную Пайду-Вейссенштейн, которая и без того уже не раз становилась объектом русских атак в эту кампанию. «Хотели взяти мимоходом своим хотением вскоре, — подытожил псковский летописец, — без божиа воли»
[346].
Передовые отряды рати Мстиславского объявились под Вейссенштайном в первых числах сентября 1560 г., а главные силы (по сообщению «летучего листка» из Данцига — 9 тыс. чел.) подступили к замку 7 (или 8) сентября. Увы, к несчастью для «столпа царства», комендант Пайды, К. фон Ольденбокум, оказался человеком, сделанным из того же материала, что Й. фон Икскюль и Р. Игнатьев, к тому же, как с горечью писал псковский летописец, «Паида городок крепок, а стоит на ржавцах (болотах. — В. П.), с однои стороны мал пристоуп». Несмотря на то что огнем русского «наряда» было разрушено 60 футов (vaden, около 18 метров. — В. П.) крепостной стены, Ольденбокум и его люди «билися добре жестоко и сидели насмерть», восстанавливая по ночам то, что русские разрушали днем. Ну а дальнейшее предугадать было нетрудно. Окрестности Пайды и без того уже были порядком опустошены предыдущими набегами, и очень скоро осаждающие стали испытывать нехватку провианта и фуража. Доставить же все необходимое в лагерь Мстиславского с началом распутицы стало чрезвычайно сложно. «Людеи потеряли много посохи, а иная разбеглася, ано нечево ясть», — писал псковский летописец. Набрать новую посоху во Пскове было невозможно — и без того «Псковоу и пригородам и селским людем, всеи земли Псковъскои проторы стало в посохи много», почему пришлось срочно «в розбеглои место посохи» «наймовать» посошных людей в Новгороде «с сохи по 22 человека», и вышла та посоха казне в немалую копеечку — «на месяц давали человекоу по 3 роубли, а иныя и по пол четверта роубли и с лошадьми и с телегами под наряд». 15 октября в полночь началась новая бомбардировка замка, продолжавшаяся до 10 часов утра следующего дня, после чего русские пошли на штурм. Однако, как пишет Реннер, Ольденбокум применил стратагему — накануне он отвел своих людей и пушки из форштадта и заманил неприятеля в огневой мешок. Как только московиты ворвались в оставленный форштадт, они наткнулись на прицельный огонь гарнизона, понесли большие потери (несколько сотен, etliche hundert) и откатились назад. 18 октября Мстиславский был вынужден отдать приказ отступить, с трудом вывезя наряд из-под Вейссенштайна в Юрьев, откуда он был водою доставлен в Псков
[347].
Так на минорной ноте заканчивалась кампания 1560 г. Мелкие стычки еще продолжались, но главные события были уже позади. И хотя русским не удалось полностью добиться желаемого, тем не менее конфедерации был нанесен в ходе боевых действий летом-осенью 1560 г. смертельный удар. И ее соседи это почувствовали — осуждая на словах действия Tyranne der Musscowiter, этого Tyrannischer Bluthundt und Erbfeind gantzer Christenheit, обещая всяческую поддержку несчастной Ливонии, по словам Г.В. Форстена, «соседние государи вместо помощи выжидали только наиболее удобного момента, чтобы присвоить себе часть беззащитной области. Они следили не за успехами русских, а за дипломатией своих соперников, искавших власти над восточно-балтийским побережьем»
[348].
