К середине июня ратники Булгакова завершили свои сборы и, согласно Псковской летописи, «о рожестве Ивана Предтечи» (24 июня) выступили в поход и «воевали Немецкие земли начен от Ровного (Роннебурга. — В. П.) до моря срединою, а сами здоровы вышли…»
[354]. Из этого описания следует, что полки Булгакова огненным катком прокатились по территориям, прилегающим к занятым литовцами замкам Венден, Вольмар, Трикатен и Роннебург, после чего повернули на запад, к побережью Рижского залива, поднялись к северу и оттуда двинулись, отягощенные добычей и пленниками, назад, к Феллину.
Однако и Сигизмунд не был намерен теперь отступать. Демонстрируя свое твердое намерение защищать свои интересы в Ливонии, весной 1561 г. Сигизмунд объявил о мобилизации литовских татарских хоругвей, а затем и посполитого рушения и почтов панов Рады. Правда, как всегда, срок сбора почтов и поветовой милиции все время затягивался — то кормов нет, то шляхта не торопится выполнять королевский наказ — в первых числах июня 1561 г. Сигизмунд в очередной раз с горечью констатировал, что «еще нихто не поспешил ся, яко ж маем ведомост, же многие за сплошеньством и недбалостью своею и до сего часу з домов своих не выехали»
[355]. Отдуваться за них пришлось немногочисленным наемникам (хотя, если взять на веру слова М. Стрыйковского, одна только весть о том, что литовский великий гетман Миколай Радзивилл во главе «всей земли Литовской» переправляется через Двину под Зелбургом, неподалеку от Кокенгаузена, вынудила московитов поспешно бежать «до Москвы»
[356]).
А.Н. Янушкевич полагал в своей работе о Инфлянтской войне, что свидетельства польского хрониста малодостоверны, и для этого есть определенные основания (очень уж был подвержен Стрыйковский магии больших чисел), но вот что любопытно — картина, рисуемая им, в общем, совпадает с той, которую дает псковская летописная традиция. Псковский книжник писал, что «того же лета (7069/1561. — В. П.), о Ильине дни (20 июля. — В. П.) шла Литва под Тарбас городок великого князя, и воевали Нового городка (Нойхаузен. — В. П.) оуезда и Керепетцкого (Кирумпе. — В. П.) и Юрьевская места». И у Стрыйковского отмечено, что, осадив Тарваст, литовские отряды «плюндровали» владения великого князя московского «аж до Дерпту»
[357]. Похоже, что действительно Булгаков не стал рисковать и ввязываться в лобовое столкновение с войсками Радзивилла и отступил, а литовский гетман, воспользовавшись этим, атаковал замок Тарваст.
Осада Тарваста, согласно сведениям Псковской летописи, продолжалась 5 недель (шесть — согласно московским летописям). Руководили ею с литовской стороны пан Ю. Тышкевич и ротмистр Г. Трызна (с которыми было, по явно преувеличенным данным М. Стрыйковского, 5 тыс. «литовских людей»). Первые три недели осады она шла ни шатко ни валко — Тышкевич и Трызна, не имея достаточно людей, ограничивались только обложением замка, поджидая подхода главных сил. И лишь когда под Тарваст явился сам великий гетман, осадные работы активизировались. В вырытый под стены замка подкоп была заложена пороховая мина, которая и была взорвана 31 августа, после чего литвины пошли на штурм (Стрыйковский сообщает такую любопытную деталь — литовская шляхта во главе с полоцким кастеляном Я. Волминьским сошла с коней и в пешем строю, вместе со своими слугами-джурами с копьями наперевес полезла в пролом). Официальная московская летопись сообщала, что штурм был отбит: «И как взорвало, и литовские люди взошли на город, и царя и великого князя люди их стены збили». При этом погиб и ротмистр Я. Модржевский — видимо, тот самый, который был в составе польской «президии» в Ревеле незадолго до этого. Однако тут сдали нервы у тарвастских воевод, князей Т. Кропоткина, Н. Путятина и сына боярского Г. Трусова, и они согласились на предложение литовских военачальников сдать крепость в обмен на беспрепятственный пропуск гарнизона домой «со всеми их животы». Тем не менее, несмотря на свое обещание, «Троцкии воевода пан Николаи Юрьевичь Радивил и иные королевы паны, целовав крест царя и великого князя людем изменили, отпустили их пограбя»
[358].
Любопытно, но во время осады Тарваста произошел первый случай, когда царевым воеводам было предложено перейти на «ту» сторону, поскольку-де «бездушный» московский государь творит «окрутность, несправедливость, неволю» «безо всякого милосердия и права», «в незбожною опалою своею горла ваша (воевод. — В. П.) берет и брати завжды, коли похочет, может». По этой причине Радзивилл и предлагал Кропоткину выбирать, чего он хочет — «любо волю, або неволю», желает ли он «голову положить за несправедливого окрутного государя положити, або у вечней неволи быти» или «вызволитися» «до государя славного, справедливого, добротью его яко солнце на свете светище», «себе волным человеком быти»
[359].
Взяв Тарваст, Радзивилл оказался в положении хозяина чемодана без ручки. Ротмистр А. Гваньини, участник осады и штурма Тарваста (кстати, он отмечал, что литовцы некоторых московитов взяли в плен, а некоторых перебили), вспоминал позднее, что штурмующие, ворвавшись в замок, вели себя подобно татарам, разорив его дотла и не став восстанавливать разрушенные во время осады укрепления Тарваста. Если же к этому добавить, что посполитое рушение отказывалось воевать, требуя роспуска после падения замка, а польские наемные роты так и не поспели к осаде, то решение гетмана оставить руины Тарваста становится вполне понятным. Узнав о том, что Иван Грозный отправляет отбивать Тарваст новую рать под водительством князя В.М. Глинского (на 5 полков 11 воевод и еще 5 воевод со своими людьми из ливонских городов), Радзивилл поспешил отступить, забрав с собой из города все мало-мальски ценное и вывезя из него взятый «наряд». Глинский же, по словам псковского летописца, со своими товарищами «ходили воевать за Вельян, и посылку посылали под Пернов город немецкои, и литовских людеи побили, и поимали под Перновым жолнырев, а Тарбас городок на осени по государеву приказу разорили…»
[360].
На этом кампания 1561 г. и закончилась, равно как закончилась и собственно Ливонская война. Осада и штурм Тарваста литовскими войсками под началом гетмана М. Радзивилла, что бы там ни говорил и ни писал Сигизмунд, были явным нарушением условий перемирия с Москвой, и, взяв Тарваст, тем самым Сигизмунд де-факто объявил войну Ивану Грозному. Неизбежность войны стала совершенно очевидна после того, как 28 ноября 1561 г. после долгих переговоров было подписано соглашение, известное под названием Pacta Subjectionis. Ниенштедт, подчеркивая его значение, писал, что согласно условиям этого соглашения «магистр Готгардт Кеттлер будет пожалован от короны польской ленным князем Курляндии и Семигалии, а вся Ливония должна быть передана сословиями польской короне. Город Рига согласился на подданство польской короне, но с условием, чтобы город был освобожден от присяги, принесенной римской империи» и «только по заключении такого договора началась настоящая война с московитом и шведами (выделено нами. — В. П.)…»
[361]. Эта же «настоящая война» — уже другая история…
