Правда, стоит отметить, что из этих 40–45 тыс. ратных людей непосредственно на главном направлении действовать могли не все. Часть сил, и достаточно немалую, нужно было выделить для того, чтобы воспрепятствовать попыткам дерптского епископа Германа (буде таковые воспоследуют) поддержать своего рижского коллегу. Тем более нужно было связать по рукам и ногам самого магистра Фюрстенберга. Поэтому естественным было бы предположить, что в направлении Дерпта и Феллина должны были быть посланы «лехкие» рати с наказом «все те места повоевать и повыжечь». Точно так же необходимо бы усилить гарнизон Ивангорода на тот случай, если вдруг Нарва захочет проявить излишнюю активность. Одним словом, непосредственно на главном, рижском, направлении в распоряжении Ивана Грозного могло оказаться примерно 30 тыс. «сабель и пищалей». И если Сигизмунд в августе-сентябре 1557 г., имея менее 10 тыс. конницы и пехоты, сумел заставить ливонцев принять его условия мира, то Иван, располагая втрое большими силами и несравненно более мощной артиллерией, мог рассчитывать на гораздо большее.
Итак, подготовка к походу завершилась, к середине ноября ратные люди и посоха собрались, обозы и наряд подтянулись, сам государь со своим полком и блестящей свитой прибыл на фронт. Воеводы, заблаговременно выехавшие в назначенные им места, получили наказ — прибыв на место, «про свой приход отписать, что пришел в Псков и во иные места, и они б з детми боярскими збирались; да списки детей боярских ко всем бояром и воеводам по городом посланы. И которые дети боярские к ним приедут, и они б приезды их писали, хто в которой день приедет, и о людцкой даче выпрашивали да отписывали ко царю и великому князю, а сами б и дети боярские со всеми людми были готовы».
Во исполнение царского приказа воеводы (учет и контроль превыше всего, доверяй, но проверяй. — В. П.) тщательнейшим образом (не желая быть от царя и великого князя в опале и великой казни и разорении. — В. П.) записывали в смотренные списки прибывших «конно, людно и оружно» детей боярских, «поимали по полком памяти: сколько с кем будет людей полковых в доспесех и в тегиляех, и без тигиляев и сколько кошевых. Да розписав, выбрали, головы добрые и розписав детей боярских и их людей по головам по всем полком». Разрядные дьяки (а ими в это время были, по данным Н.П. Лихачева, И.Е Цыплетев, И.Г. Выродков и, возможно, Д. Вылузга) составили сметный список, который и представили государю. Иван же на основании этого списка провел еще одно, окончательное «устроение полков», обратившись к ратникам с воззванием «ему, великому князю и государю, послужити и за крестияньство крепко пострадати», а он, Иван, в долгу не останется, «вас будет жаловати и детей ваших великым жалованьем». «Князи же и дети боярские, — писал потом летописец, — двор великого князя и все войско, аки единеми усты глаголааху: «Слышали есмя, государь, твое слово. Ради есмя тебе, государь, служити и за крестияньство голову сложити; а и готовы есмя, въоружены, хотим с Немцы смертную чашу пити», после чего «божиим милосердием и пречистые его богоматери милостию и всех росийских чюдотворцов помощию и царьских его родителей молитвами и отца своего и богомолца Макария митрополита всеа Русии благословением поиде на свое государево дело». Рижский поход начался — пускай это будет 20 ноября 1558 г. (пусть читатели не удивляются — зимние походы, вопреки бытующему мнению, были совсем не в диковинку русскому войску. Две первые Казани, к примеру, проходили именно зимой. — В. П.).
С самого начала поход столкнулся с определенными проблемами. Зима наступила рано, но снега было мало. По словам псковского книжника, «зима была тогды гола без снегоу с Рожества христова, и ход был конем ноужно грудовато». Бесснежье сразу создало определенные проблемы. Посланной вперед отборной коннице «лехких ратей», шедшей одвуконь, было проще — не имея обоза, она двинулась на запад, делая переходы по 25–30 верст в день. Противник не пытался противостоять им — не имея средств, магистр и рижский архиепископ были вынуждены распустить после заключения Позвольских соглашений набранных наемников, а теперь на мобилизацию им просто не хватало времени, не говоря уже обо всем прочем. Как с иронией писал ливонец Ф. Ниенштедт в своей хронике, «золото было уже истрачено и наемники были недовольны, потому что нечем было платить им. Таким образом они разошлись во все стороны, и зима окончательно разложила войско. Так всегда бывает, когда хочешь искать роз в снегу: Ганс Гау не может сносить лифляндской зимы с ее сильными холодами и, таким образом, пиво, как говорится, утекло». Те же силы, которыми они располагали, не отличались высокой боеспособностью. В панике магистр Фюрстенберг и архиепископ Вильгельм, как писал ливонский хронист, «посылали письма за письмами, день и ночь, к дворянам-помещикам, чтобы они немедленно по прочтении писем вооружали по числу своих имений ратников и отправлялись бы навстречу московитам, чтобы помешать вторжению неприятеля. В то время у многих неопытных ливонцев, не думавших о войне, не было ни ратников, ни оружия по числу их имений; поэтому должны были наскоро отправиться в поход ненемецкие подконюшие и старые шестифердинговые кнехты, которые уже почти до полусмерти спились и обабились и, наверное, во всю жизнь ни разу не выстрелили. Когда же они напялили на себя старую заржавевшую броню и должны были двинуться в путь, то сначала крепко перепились и клятвенно обещали вместе жить и умереть. Затем многие из них полумертвые сидели на конях и, наконец, двинулись в поле. Тогда жены, девушки, служанки и дети так выли и плакали, будто эти воины никогда более не могут вернуться. Такова в то время была большая беспечность в стране и неопытность в войне».
Понятно, что с таким воинством противостоять закаленным царским «воинникам» было невозможно, что и показали стычки (scharmutzell) между мелкими отрядами русских и ливонцев. Единственный крупный бой под замком Пебалг 27 ноября 1557 г. между «лехкой ратью» под началом А.Д. Басманова и отрядом в 400 (по сообщению псковского летописца) архиепископских ландзассов и кнехтов под началом рижского же домпробста Ф. Фелькерзама закончился не в пользу ливонцев. «И от Чествина пришли немецкие люди на твоих, государь, ратных людей, — писал Басманов царю, — и люди твои, государь, побили их наголову и воевод немецких Гедерта и Гануса побили, а третьего Янатува взяли, печатника арцыбискупова, и всех мызников лутчих взяли живых тритцать четыре человеки». Потери же русских были минимальны. В этих условиях, имея под рукой мизерные силы (по свидетельству датчан — 2 сотни «коней» и несколько сот кнехтов, стоявших гарнизонами в отдельных замках, отстоящих друг от друга на 10, 20, 30 миль), Фюрстенберг и Вильгельм были вынуждены отказаться от активных действий, положившись на волю Всевышнего да на мощь укреплений немногочисленных самых сильных замков и городов, эвакуировав или бросив на произвол судьбы остальные.
Одним словом, прошло всего две недели с начала похода, а передовые русские отряды 5 декабря объявились под Ригой (кстати, в реальности в аналогичной ситуации 300–350 верст от границы до Риги русская конница зимой 1559 г. преодолела за 2 недели. — В. П.). Конечно, несколько тысяч всадников, даже усиленные посаженными на конь немногочисленными стрельцами и казаками с небольшим числом поставленных на санки легких пушек-фальконетов, ничего не могли сделать с укреплениями Риги. Да и не стояла перед ними такая задача — царский наказ гласил, что они должны «заставы учинити для береженья от маистровых людей верст за десят и за петнатцать» от города, в том числе и за Двиной. Во исполнение приказа они пока ограничились тем, что блокировали основные дороги, ведущие к Риге, да совершили набег на Динамюнде, спалив несколько вмерзших в лед «купцов». Тем не менее шороху действия русских навели изрядного. Рижане в панике сожгли городские форштадты и заперлись за валом и стенами. Басманов, возглавивший собравшиеся под рижскими валами русские отряды, отправил рижанам и архиепископу царское послание.
