3. Лед тронулся…
Медленный ход событий вокруг Ливонии в начале 50-х гг. XVI в. начал постепенно ускоряться и в конечном итоге привел к сходу лавины, которая погребла под собой Ливонскую конфедерацию и повлекла самые серьезные перемены в политическом ландшафте Восточной Европы. Как уже было отмечено выше, ситуация к середине XVI столетия в регионе сложилась таким образом, что любая попытка изменить сложившийся к этому времени баланс сил вызвала бы обрушение ставшей неустойчивой политической конструкции. Но и пускать на самотек события означало, что тот из участников будущего конфликта, кто окажется чрезмерно осторожным и нерешительным, рисковал остаться ни с чем, опоздав к разделу наследства. Вопрос был только в том, кто и когда сделает первый шаг. Традиционно считается, что таким «пионером» стал Иван Грозный, отправивший зимой 1558 г. свои рати разорять Восточную Ливонию.
Осмелимся, однако, предположить, что Москва была менее других заинтересована в том, чтобы первой начать делить ливонское наследство. Анализируя русскую политику относительно Ливонии со времен Ивана III, поневоле приходишь к выводу, что для Москвы Ливония, слабая и раздробленная, неспособная сплотиться внутри и выступить как единая сила, была нужна в роли буфера и своего рода канала, посредством которого русские могли бы осуществлять политические и экономические связи с Западом — в особенности если Ливония занимала бы по отношению к России если не дружественную, то хотя бы благожелательную позицию, гарантируя московским купцам и дипломатам «путь чист» в обе стороны и бесперебойное поступление в «варварскую» Московию стратегически важных товаров и сырья. Одним словом, для Москвы иметь у себя под боком слабую, разрываемую внутренними противоречиями, но формально независимую Ливонию было не в пример выгоднее. И еще раз подчеркнем, что во 2-й половине 50-х гг. XVI в. основной внешнеполитический интерес Москвы лежал в ином направлении, в южном и юго-восточном, и лишняя война Ивану IV была не нужна (если для реализации своего крымского замысла царь был готов замириться с Литвой — старым стратегическим противником, то что тогда говорить о какой-то там Ливонии?).
Свой интерес, и немалый, был у шведского короля Густава I Васы, остро нуждавшегося в деньгах и людях для очередного раунда противостояния с датчанами (а в том, что он состоится, Густав не сомневался). Две идеи прочно засели в сознании шведского короля — одна из них заключалась в установлении блокады Русского государства, а вторая — в замыкании торговли с Россией на Швеции. И чтобы достичь этих целей, контроль за выходом из Финского залива для Стокгольма представлялся весьма желательным. Но, потерпев неудачу в попытке сколотить антирусскую коалицию, а затем столь же неудачно повоевав с Иваном Грозным, Густав на время отказался от своих планов.
Не был заинтересован в нарушении status quo и престарелый король Дании Кристиан III, чего не скажешь о короле Польши и великом князе Литовском Сигизмунде II Августе. Интерес Ягеллонов к ливонскому вопросу имел давнюю предысторию. Еще в 1526 г. герцог Прусский Альбрехт Гогенцоллерн, только что «приватизировавший» владения Тевтонского ордена в Пруссии и принесший вассальную присягу польскому королю, предложил своему сеньору, великому князю Литовскому и королю Польскому Сигизмунду I (отцу Сигизмунда II) поделить Ливонию между Москвой и Краковом
[62]. Как отмечал белорусский исследователь О. Дзярнович, в последующую четверть века Альбрехт постоянно поднимал этот вопрос в переписке с Ягеллонами — и с отцом, и с сыном
[63]. Характеризуя личность последнего, русский историк Г.В. Форстен писал, что «при всей своей женственности, при свойственной ему лени и умственной неповоротливости он нередко был способен на весьма удачную дипломатическую уловку, составлял любопытные проекты, проявлял и лукавство, и жестокость…»
[64]. Идея Альбрехта пришлась ему по душе, и осенью 1552 г. Сигизмунд II и Альбрехт тайно встретились сперва в Крупишках, а затем в Брайтенштайне и обсудили перспективы «инкорпорации» Ливонии в состав Короны. Рассуждая о московской угрозе захвата Ливонии, они договорились, что герцог разработает план этой самой «инкорпорации» по образцу и подобию аналогичного прусского акта 1525 г.
[65]. Отметим, что московит, коим пугали друг друга конфиденты, в это время все еще осаждал Казань, отразив перед этим вторжение крымского хана Девлет-Гирея, и, вынашивая идею «интеграции» Астраханского ханства, договаривался об этом с ногаями. Зададимся вопросом — до Ливонии ли было Ивану в это время? И не стремился ли Сигизмунд использовать занятость своего заклятого московского друга татарскими делами для того, чтобы по-быстрому провернуть ливонское дело?
Однако вернемся к Ливонии и Сигизмунду с Альбрехтом. Прусский герцог, сообразив, что король вынашивает планы, не совсем совпадающие с его намерениями, не слишком торопился с реализацией достигнутого осенью 1552 г. соглашения, но в конце концов в 1555 г. предложил Сигизмунду великолепную, как ему казалось, идею. Суть ее заключалась в том, что вакантное место коадъютора при родственнике Альбрехта рижском архиепископе Вильгельме должен был занять «многообещающий юноша» Кристоф Мекленбургский. Его назначение неизбежно должно было вызвать противоречия между орденом (который возглавлял престарелый магистр Г. фон Гален) и рижским архиепископом, и вот тогда Сигизмунд должен был вмешаться в конфликт, защитив интересы рижского своего родственника.
Королю после некоторых колебаний этот план понравился, тем более что идея назначения Кристофа уже была неплохо проработана королевскими и герцогскими дипломатами при европейских дворах. Москва же, как полагали в Кенигсберге и Кракове, не станет вмешиваться в ливонские разборки, занятая разрешением «татарского» вопроса и войной с Густавом Васой (и не ошиблись в этом). Воодушевленный королевской поддержкой, в конце 1555 г.
Альбрехт начал действовать. В январе 1556 г. рижский капитул избрал Кристофа коадъютором. Гален отказался признать этот выбор и содействовал тому, чтобы его заместителем-коадъютором был избран В. фон Фюрстенберг, враг рижского архиепископа и противник сближения с Польшей. В результате летом того же года в Ливонии вспыхнула война, в которой Вильгельм и Кристоф потерпели поражение. Сигизмунд, как и ожидалось, получил повод вмешаться и летом следующего года придвинул свои войска к границам Ливонии со своей стороны, а Альбрехт — со своей. Фюрстенберг, наследовавший умершему к тому времени Галену, был вынужден пойти на заключение соглашения с Сигизмундом в городке Позволь
[66].
