Юнис изо всех сил пытается скрыть разочарование.
«Ух ты! Это так мило с твоей стороны, Меррин».
«Что-то не так?» – спрашивает Меррин.
Юнис унизительно долго думает, прежде чем ответить:
«Все нормально. Просто я обещала Ною уложить его сегодня спать. Давно уже обещала, понимаешь?»
«Я тебя чем-то обидела?»
Забыв, что не до конца очистила лицо от грима, Юнис идет к вешалке, на которой висит ее уличная одежда. Меррин следует за ней.
«Пожалуйста, скажи, что я сделала не так?» – говорит Меррин.
«Ну правда, я обещала Ною», – отвечает Юнис.
Она снимает мантию, вешает ее на гвоздик и начинает одеваться.
«Ну, тогда в другой раз», – говорит Меррин.
«Конечно».
Юнис чувствует, как Меррин смотрит на нее и ждет, что она обернется. Но Юнис продолжает стоять к ней спиной, пока Меррин не уходит.
Юнис хочет побыть одна. Она возвращается к пишущей машинке и садится перед ней. Но она не плачет. Только не здесь. Юнис закрывает глаза и пытается выкинуть образ Меррин из головы. Та ведь не хотела ее обидеть, даже думала, что делает доброе дело. Просто Юнис ожидала другого. Она хотела услышать запретные слова от Меррин, чтобы успокоить то гаденькое чувство в душе, которое заставляет ее стыдиться и бояться саму себя.
Подняв глаза, она оказывается в другой комнате. Вначале она не может понять, где именно: это большая комната, со сводчатым потолком и широким пустым мраморным полом, отражающим лунный свет. Стены созданы из какого-то извивающегося черного материала, словно скользящих туда-сюда щупалец. Но потом она возвращается в свою спальню в старом доме, ей снова шесть лет, и вместо пишущей машинки перед ней ее «Commodore 64». Она смотрит на слова на мониторе: «Великое Зло, некогда надежно заключенное, вырвалось на свободу. Оно бродит здесь повсюду, не замечая ни стен, ни дверей».
Она оборачивается, чтобы взглянуть на окно, и опять видит ту фигуру: мерцающую массу за стеклом, изучающую ее яркими оранжевыми глазами.
Она снова смотрит в монитор. Ее руки лежат на коленях, а на экране меж тем появляется новая строчка:
«Что бы вы ни увидели и ни услышали, старайтесь производить как можно меньше шума. Звук привлечет чудовище».
Где-то рядом раздается смех, и здесь, в Городе, где она существует как во времени, так и вне его, она его узнает. Это Ной, ее младший брат, и для такого позднего времени он производит слишком много шума. Она снова смотрит в окно, чтобы понять, слышала ли его темная фигура, но ее там больше нет.
Она чувствует острую боль в груди. Лицо Меррин исчезает из ее мысленного взора, уступая место образу Ноя. «Великое Зло, некогда надежно заключенное, вырвалось на свободу». Но что же, думает Юнис, она могла выпустить?
Ной опять смеется. Юнис знает, что ей следует встать и проверить его комнату, посмотреть, что у него за окном, но на нее вдруг наваливается тяжелая слабость – болезнь без симптомов, страшное изнеможение, которое не утолить никаким отдыхом. Она чувствует, как ее лицо клонится к столу. Она вытягивает руки, пытаясь удержаться на ногах, но пальцы сами собой опускаются на клавиатуру компьютера. Они начинают печатать без ее участия, пока лицо ее все ближе и ближе подплывает к экрану монитора:
Вырвалось.
Вырвалось.
Вырвалось.
Часть четвертая
Шепчущий во тьме
1
– Ты в этом уверен? – то ли крикнул, то ли прошептал я.
В середине августа 1999 года мне уже шел семнадцатый год. Я сидел на корточках на крыше нашего дома, весь в поту, с прилипшими ко лбу волосами. С этой точки я видел задние дворы всех наших соседей – ярко-синий бассейн слева, заваленный игрушками двор справа и беседку с причудливой верандой напротив.
Мой Друг, паривший в воздухе в нескольких футах от края крыши, протянул ко мне руки.
– Хорошо, я тебе доверяю, – сказал я.
Мой Друг дважды хлопнул лапами, затем снова вытянул их, словно отец, уговаривающий ребенка прыгнуть в бассейн. Я отступил на три шага, вытер пот с лица и бросился вперед. Оттолкнувшись от края крыши, я раскинул руки, как птица, и на мгновение ощутил чувство полета. Затем резко остановился в воздухе, когда существо поймало меня, ухватив лапами за подмышки.
Теперь мы парили вместе – лицом к лицу. Рот существа распахнулся в глупой ухмылке, и я почесал его за ухом. Оно потянулось головой к моей руке.
– Отличная работа, – похвалил я. – Но нельзя ли ловить так, чтобы не было больно? А то у меня появятся синяки.
Мой Друг подплыл к крыше и опустил меня на нее. Затем вернулся на прежнее место и вновь дважды хлопнул лапами, прежде чем протянуть их ко мне. Давай!
Я потряс руками, пытаясь избавиться от боли в плечах, затем сделал два глубоких вдоха и закрыл глаза. Даже на такой жалкой высоте – всего в два этажа – я не мог избавиться от страха переломать все свои кости. Если я хочу играть в эту игру чаще, то мне придется научиться бесстрашию.
Я попятился к вершине крыши и вновь побежал к ее краю. В этот раз я немного согнул ноги и оттолкнулся сильнее. И снова взлетел, раскинув руки, и снова стал падать. Внутри закопошилась паника, но я закрыл глаза и представил себя мифическим героем: Дедалом, сбегающим с острова Крит на крыльях из воска и перьев – руки раскинуты, голова поднята. Словно красивый силуэт на фоне луны. В этот раз вместо резкого рывка я почувствовал плавное изменение веса, как в воде. Существо мягко подхватило меня и медленно закружило на месте. Я открыл глаза и хотел что-то сказать, но, увидев лицо существа, передумал. На мгновение – вероятно, меньше секунды – у меня возникло чувство, будто я смотрю на лицо человека, а не на морду животного. Такое случалось время от времени – словно что-то мелькнет на краю зрения и пропадает сразу, как только пытаешься сосредоточиться на деталях.
– Хорошая работа, – снова сказал я и опять почесал его за ушами. – На сегодня, пожалуй, закончим.
Мы вернулись через окно моей спальни. Существо плюхнулось на кровать, которая сразу же заскрипела под его весом. Я спустился вниз, сделал себе сэндвич на кухне и вернулся обратно. Зайдя в комнату, я обнаружил конверт, который, должно быть, подсунули под дверь. Я взял его, отнес к столу и сел читать, пока ел сэндвич:
Дорогой Ной!
Сегодня я занималась геологией, смотрела в окно и думала о всех этих слоях земли, о том, как мы копаем, бурим и всякое такое ради того, чтобы вытащить оттуда новые для нас вещи, которые на самом деле являются очень древними.
И меня посетила мысль: а разве люди – это не то же самое? Каждая особенность личности, каждый талант и недостаток уже заложены в нас и ожидают своего раскрытия. Например, моя любовь к писательству: не существовала ли она уже с момента моего рождения? Или сформировалась после того, как папа купил мне первый компьютер? Мне нравится думать, что она была во мне, а папа просто знал, где следует копнуть.
