Он заставляет себя посмотреть на Меган и натыкается на ее встревоженный взгляд. Она сбрасывает скорость. Вибрации пропадают, и слышимый мир мгновенно возвращается, будто кто-то очень резко и сильно повернул ручку громкости.
«Что случилось? – спрашивает она, и звуки ее голоса царапают мозг. – Хочешь, чтобы я остановилась?»
Ной осознает, что сидит, прижавшись боком к пассажирской двери и упершись руками в переднюю панель и подлокотник.
Он с усилием разжимает челюсти.
«Нет, – отвечает он, – не останавливайся. Вывези меня отсюда».
В Чикаго он быстро находит крошечную двухкомнатную квартирку на третьем этаже продуваемого со всех сторон сквозняками старого здания и с единственной ванной на целый этаж. Квартира ужасна, но пока он не нашел работу, иной он себе позволить не может. Меган живет в общежитии, но навещает его почти каждый день, а иногда остается и на ночь. Наконец он находит работу в магазине «Барнс & Ноубл»
[37] рядом с университетом.
Хотя, как стажер, он работает всего двадцать часов в неделю, все выходные он проводит там же. Здесь тепло, много света и пятидесятипроцентная скидка на кофе. Так что лучше уж находиться здесь, чем томиться в своей холодной квартире. К тому же местные относятся к его глазной повязке совершенно не так, как в Техасе. Да, он по-прежнему привлекает взгляды незнакомцев, но от них, по крайней мере, не сквозит враждебностью и страхом. Для жителей Чикаго Ной – просто еще один торговец книгами.
В течение нескольких месяцев ничего особенного не происходит. Ной хорошо проявляет себя в магазине, получает больше рабочих часов и узнает, какова Меган в обычной жизни – за пределами их общего горя и потерь. Она добрая, но в ее душе присутствует твердый стержень – ей слишком рано пришлось пережить много боли. Такой силой он и сам хотел бы обладать.
Первый их секс получился нежным и сладким. Он не закончился потоком золотого света, взрывом сознания или трансцендентным распадом времени и пространства. Просто серия приятных мышечных спазмов и дрожь в сплетенных конечностях.
Когда он скатывается с нее, Меган касается его щеки и обнаруживает на его лице слезы.
«В чем дело?» – спрашивает она.
«Ни в чем. Просто я по-настоящему счастлив», – отвечает он, потому что хочет, чтобы это было правдой.
Тем не менее он чувствует неловкость за то, что произошло, словно он только что совершил акт измены. Он пытается выбросить Лианан из головы. Прежняя часть его жизни закончилась. Так и должно быть, если он хочет сохранить свой рассудок и душу.
На следующий день случается что-то странное. Ной идет, как обычно, домой из магазина «Барнс & Ноубл», сворачивает влево на перекрестке улиц Бевингтон и Кинг, но, вместо того чтобы оказаться на широком оживленном проспекте, попадает в тесный переулок между двумя кирпичными зданиями, которые он не узнает. Справа от него с грохотом распахивается металлическая дверь, и оттуда выходит бородатый татуированный мужчина с двумя мешками для мусора. Одетый в джинсы и футболку, он останавливается и с удивлением смотрит на пальто и шарф Ноя. Внезапно Ною становится слишком жарко в его одежде.
«Заблудился, что ли?» – спрашивает мужчина.
Ной не отвечает ни слова. Он поворачивается и идет обратно тем же путем, каким сюда пришел. Добравшись до дальнего конца переулка, он выходит на широкую улицу, вдоль которой высятся покосившиеся кирпичные здания. Они кажутся чрезмерно бледными – словно кто-то взял соломинку и высосал из них бо́льшую часть цвета. Окна пыльные, затянутые паутиной, и вокруг никого. Ной оглядывается на переулок, но его уже тоже нет. Сплошная глухая стена.
Он останавливается под дорожным знаком и поднимает голову, чтобы прочитать на нем надписи. Они написаны на незнакомом ему языке, а небо над головой зеленое, похожее на гороховый суп. Испуганный полувздох-полусмех вырывается из его горла: «Хех!» Такой возглас можно услышать от мастера, удивленного и впечатленного чужой работой.
«Эй!» – кричит он.
Но если кто-то его и слышит, то не подает виду. А потом, спустя еще одно мгновение, Ной вновь оказывается на перекрестке улиц Бевингтон и Кинг. На пронизывающем ветру дрожат голые деревья, у обочины стоят припаркованные вплотную машины. Дорожный знак приобрел привычный вид, и замершего посреди тротуара Ноя толкают со всех сторон спешащие по делам люди.
Он подумывает, не рассказать ли об этом Меган, но какой в этом смысл? Ее это только расстроит или, еще хуже, оттолкнет. Если она все узнает, то не захочет ли бросить его, как совершенно безнадежного человека?
Поэтому он ничего ей не говорит и даже не рассказывает, как иногда просыпается в три часа ночи от ощущения, будто возле его уха напевает женский голос. Он убеждает себя, что не рад этому и не заинтригован странным потусторонним вторжением в свою жизнь.
Весной, после окончания семестра, Меган звонит адвокат ее отца. День казни, наконец-то, определен. Вместе с Ноем они наскребли достаточно денег, чтобы доехать на машине до Техаса.
Тюрьма напоминает Ною его школу – такие же крашеные стены из шлакоблоков, то же люминесцентное освещение и чувство производственного безразличия. Единственное, чего здесь не хватает – это ученических шкафчиков и транспарантов для поднятия казенного «школьного духа».
Поскольку Меган имеет право на посещение Джеймса О’Нила, она уходит, чтобы поговорить с ним наедине. Возвращается она притихшая, с опухшим лицом. Потом ее и Ноя заводят в маленькую комнатку с двумя рядами стульев, расставленных перед широким окном. Они садятся в первый ряд, и тюремщик объясняет, что стекло окна – на самом деле зеркальное. Отсюда хорошо видно, что происходит внутри, в то время как осужденные не видят тех, кто сидит снаружи. Вскоре заходит газетный репортер, а следом за ним – родители Марии Дэвис. От семьи Хоуторнов не приходит никто. Ной чувствует, что вся комната смотрит на него, и по его коже бегут мурашки. Он заставляет себя повернуться лицом к стеклу и берет Меган за руку – совершенно безвольную и мертвецки холодную.
Джеймса О’Нила, связанного по рукам и ногам, закатывают внутрь. Правая рука привязана так, что немного отступает от тела, отчего он кажется лениво распятым. Теперь, когда он чисто выбрит и лыс, становится видно, что потрепанное жизнью лицо покрыто оспинами. Глаза его задумчивы и покорны. В них не осталось ни следа от той маниакальной энергии, которая запомнилась Ною.
Когда один из тюремных чиновников за стеклом спрашивает О’Нила, хочет ли он сказать последние слова, тот только качает головой. Мать Марии Дэвис не выдерживает и заливается слезами. Человек в капюшоне делает инъекции, и Джеймс О’Нил отводит наконец глаза от потолка и смотрит на стекло. Возникает ощущение, что он видит всех присутствующих и что для последнего печального, отстраненного взгляда он выделил именно Ноя.
