Позже. Долго лежал, думал, не мог уснуть. Заглянул в i-mental. Шансов уснуть резко убавилось, а шансы выспаться, боюсь, сведены к нулю. Выхода в сеть нет – здесь ее блокируют на ночь. За окном горит фонарь, освещая аллейку, ведущую к Гномьему городку. Какое-то время я смотрел на этот фонарь и переваривал прочитанное.
Оказывается, мысли в моей голове звучат как голоса. Голоса людей, которых не существует. Никита, Чен, Катя… кто-то еще… Получается, моя голова набита фантомами. И каждый из этих фантомов хочет что-то сказать. Каждый стремится быть услышанным. Или не стремится, бубнит в пустоту, но я все равно, оказывается, их слышу.
А что, если это шизофрения? Как в «Играх разума». Так и вижу себя идущим в окружении болтливых галлюцинаций, стараясь не вступать с ними в диалог, чтобы со стороны сойти за нормального. «Вернись туда и спали все на хрен!» У меня мороз по коже от этой фразы. Я так и не понял, кто из них ее произнес.
8. Два с половиной беглеца
Доктор Голев не так уж и ошибался, когда говорил, что у Андреа кроме кошек никого нет. Родители ее жили слишком далеко, чтобы с ними можно было общаться даже по скайпу: часовые пояса не совпадали. Очень удобное оправдание полному равнодушию к жизням друг друга. Два бывших мужа (изменщик и аферист), две бывшие подруги (стерва и дура) и несколько случайных знакомцев периода виртуальных трипов по рок-концертам тоже остались в прошлом. Не говоря о совсем уже полумифических, засахаренных в сиропе памяти одноклассниках. Так получилось, что никто из них не разделял страсти Андреа к кошкам, а потому со временем им стало совершенно не о чем говорить. Даже в соцсетях. Даже когда у них, у этих прежних реало-людей из ее жизни, кто-то рождался или умирал. Что могла сказать им Андреа, кроме как «поздравляю» и «соболезную»? А твердить все время одно и то же, «поздравляю» да «соболезную» – это, знаете ли, тоже в какой-то момент начинает утомлять. И почему, собственно, она должна была это делать – поздравлять и соболезновать? Ведь она же не требовала от других ничего подобного! Жила себе и жила. И никто у нее никогда не рождался, не умирал. Не считая кошек, конечно. Кошки иногда умирали, и Андреа сообщала об этом в своем блоге, вывешивая печальный постинг с подборкой фотографий почившей любимицы. Но люди, бывшие когда-то такими разными, а теперь уравненные безликим статусом «френды», не были в состоянии понять всю горечь ее утраты. Десяток желторожих смайликов со слезой. Две-три дежурные фразы.
Со временем Андреа оборвала и эту призрачную нить общения с людьми из ее прошлой жизни и окончательно перебралась в Мурбук. Завела в нем четыре аккаунта – по страничке для каждой кошки – и принялась в них «сидеть». У нее появилось много новых знакомых – котов и кошек. С одной длинношерстной ангоркой они даже разработали свою собственную кошачью систему знаков, чтобы лишний раз не пользоваться словами. Поднятая лапка, как бы прижатая к монитору подушечками с втянутыми когтями, значила у них «привет» и «пока». Кошачья мордочка с высунутым языком означала дружеское поддразнивание. Кошка с выгнутой спиной и хвостом трубой сигнализировала: «Злюсь!» А изображение кошачьих глаз, меланхолично прикрытых веками, ставило собеседницу в известность: «Борюсь со сном». Впрочем, оно же могло означать ровно противоположное: «У меня бессонница».
Андреа помнила, как ужасны бывают люди, причиняя друг другу боль чудовищным невниманием, и старалась быть справедливой ко всем четырем своим любимицам, проводить в аккаунте каждой из них одинаковое количество времени. Но почему-то так получалось, что Андреа то и дело обнаруживала себя на страничке Жужу, черной как смоль, вертлявой кошечки, самой мелкой из всех. От ее имени она часами «мурбучила» с ангоркой и другими представителями кошачьего братства, «мурлайкала» понравившиеся фотки, «зафыркивала» плохие, «шипела», «урчала» и «царапала экран». Все это она делала не выпуская из руки дымящейся сигареты.
Ло, Лу и Кэт, девочки привередливые, благородных кровей и завышенных требований к условиям содержания, относились к увлечению хозяйки табакокурением неодобрительно. Это было написано у них на мордах, когда они демонстративно покидали комнату после первой же сделанной Андреа затяжки.
А вот Жужу, она была не такая. Ей сигаретный дым не только не мешал, а, казалось, даже нравился. И кофе с коньяком тоже был ей по вкусу. Когда Андреа обмакивала палец в остывший кофе и подносила к носу Жужу, лежавшей у нее на коленях, та с удовольствием его облизывала. Это был их своеобразный ритуал. Так они становились ближе. Гораздо ближе, чем просто кошка и ее хозяйка. Со временем они стали как бы одно целое. Жужу очень напоминала Андреа ее саму в ранней юности: такая же бунтарка, так же «носит» все черное и точно так же, как она сама когда-то, льнет к человеческому теплу, ища любви и ласки. Только Андреа ни любви, ни ласки не получила, как ни старалась подставить голову под гладящую руку, как ни «открывала живот». По этому животу только били. Равнодушием (в лучшем случае). Предательством. Нелюбовью. Так думала о себе Андреа, наглаживая урчащую на коленях кошечку и методично наклюкиваясь. Андреа представляла, что Жужу – это она сама и ее кто-то любит. И для смысла жизни этого было вполне достаточно.
И все-таки не совсем прав был доктор Голев, говоря, что Андреа отгородилась от мира кошками и что нет рядом с ней ни единого человека. Был в жизни Андреа один человек! Один человек, который… Да просто: один человек. Который не был котом.
Соседка по загородному дому, Мадленка. Сумасшедшая Ленка, как называла ее Андреа за глаза, а иногда и в глаза. Когда очень уж доводила.
Мадленка была не столько соседкой Андреа, сколько экономкой и компаньонкой, щедро оплаченной отцом Андреа на несколько лет вперед. Отцу было не важно, что Андреа не нуждается ни в чьей компании. Ему было глубоко наплевать, что любая приживалка, ходящая на задних лапах и не имеющая усов и хвоста, будет ей только в тягость. Главное для него было – спокойствие. То самое спокойствие, которое он цинично называл «душевным».
Сказать по правде, Мадленка была хорошей компаньонкой – во всяком случае, уж точно не такой плохой, как хотелось думать Андреа в минуты мрачных размышлений о своей зависимости от отца – эгоиста, деспота и тирана. Мадленка была его ставленницей, это да. Его шпионом. С этим ничего не поделаешь. Но если закрыть глаза на сей неприятный факт, то для роли «единственного человека» Мадленка вполне годилась. С ней даже можно было поговорить – иногда. И даже распить бутылочку коньяка.
Выпивая с Андреа, Мадленка клятвенно обещала не говорить об этом родителям. Вообще ни о чем, связанном с Андреа, родителям – особенно отцу – не говорить! Никогда! Так она обещала, и нарушала свои клятвы, конечно же, но Андреа было на это плевать. Даже наоборот: втайне от себя самой она рассчитывала именно на это, на вероломство Мадленки, которая по ночам, конечно же, только тем и занималась, что сидела в скайпе на своей половине дома и выкладывала родителям все, о чем они с Андреа сегодня вели беседу. И насколько плохо Андреа при этом выглядела. И как часто над рюмками опрокидывалась бутылка.
Одним словом, когда Андреа позвонили из клиники доктора Голева и предложили принять участие в каком-то проекте не то по очищению, не то по омоложению организма, она сразу поняла, откуда ветер дует. Фыркнула в трубку и сказала в ответ что-то грубое, типа «отмяучьтесь от меня!». Сказала, чтоб не звонили сюда больше никогда! Слышали?! Никогда!
