– Это ненормально, – пожал плечами Глеб. – Ненормально в том смысле, что вряд ли осуществимо. Но, если верить Голеву, это абсолютно безопасно для тебя.
– А если нет?
– Чего ты боишься?
– Я боюсь, что застряну там, как Одиссей. Ты говоришь, что он заранее это спланировал. Сознательно захотел. И что Голев с доктором Ларри хотят узнать – как? Как ему это удалось. Но вдруг они ошибаются? Вдруг он ничего подобного не хотел, а просто по каким-то причинам не смог проснуться? А я – проснулась, смогла. У меня все получилось, все хорошо, теперь нужно двигаться дальше. А я вместо этого отправляюсь назад. И – скажи мне – где гарантия, что я благополучно проснусь после повторного погружения?
Глеб прицокнул языком, губы его тронула улыбка.
– Что смешного? – нахмурилась Альба.
– Вот ответь мне, Вторая, зачем вам с самого начала присвоили номера? Не знаешь? Значит, ты плохо слушала Голева на вводном тренинге. Он говорил, что гипнотония – состояние настолько же стабильное и контролируемое извне, насколько зыбкое и неустойчивое, пограничное. Да к тому же не до конца изученное, говоря откровенно. Никто не знает, что творится в голове у гипнотоника и на какой внешний раздражитель он может внезапно отреагировать. Поэтому на всякий случай было решено не называть ваших имен в вашем присутствии. Чтобы ненароком не разбудить. Так что, Альба, твои опасения совершенно напрасны, бояться нужно скорее обратного – что на этот раз ничего не произойдет. В смысле, что ты никуда не попадешь, или попадешь, но не туда, куда хочет Голев. Или попадешь куда надо, но рисовать не будешь.
– А если я попаду туда, где мне совсем не понравится? – тихо спросила Альба. – Ты сам только что сказал: никто не знает, что творится в голове у гипнотоника… Сам сказал: состояние – пограничное… С чем – пограничное? С сумасшествием? А если вдруг окажется, что на этот раз – именно с ним? И где тогда гарантия, что я…
– Ты хочешь гарантий, – перебил ее Глеб. – Хочешь, чтобы я тебе их предоставил. Но, Альба, суть в том, что нет никаких гарантий. Никто ни в чем и никогда не может тебе их дать. Поэтому тебе придется принять решение без оглядки на всякие там гарантии. Понимаешь?
– Нет. Я не понимаю главного: зачем мне это нужно? Ради чего я должна рисковать собой?
– Ну, риск – это громко сказано. Чем ты рискуешь, сама подумай?
Грузное слоноподобное существо в заляпанном красками халате сделало такое движение, словно сейчас обернется, и Альба поневоле зажмурилась. «Я не хочу», – прошептала одними губами.
Она не хотела, чтобы оно оборачивалось, разбухало, всплывало в памяти… или где там оно всплывет, когда доктор Голев с его гипнотическими пассами даст ему такую возможность… Псевдохудожница. Самозванка. Жирная лгунья. Убийца своих родителей… Молодая русская девушка из Австралии. Якобы из Австралии. «Любит уединение, ведет закрытый образ жизни». На фото профиля – маленькая взъерошенная птичка с тонкими ножками и ярко-синим оперением. По названию этой австралийской птички Альба и псевдоним себе выбрала, и биографическую легенду изобрела.
Никто в целом мире не знал, как на самом деле выглядит Альба Малюр, автор полотен в стиле «наляпай и размажь». Никто – кроме этого нелепого существа, воплощения ужаса и печали.
– Не хочу, – вслух повторила Альба. – Мне и вправду обязательно это делать, Глеб?
Кажется, он только сейчас понял, что не все так просто и безобидно, по крайней мере для Альбы, и что повторное погружение – это не только вопрос «потраченного дня» ее новой жизни.
– Тебе вовсе не обязательно это делать, – отозвался он после недолгой паузы, взятой на обдумывание того, что он собирался сказать. – Напрасно ты так драматизируешь. Делай или не делай, выбор за тобой. Ты, в общем-то, уже достигла своей цели на проекте, ты пришла к этому телу. Обратно, в свое прежнее состояние, ты уже не вернешься. Разве что если очень постараешься, и то это займет какое-то время. Лет десять.
«Я не хочу, чтобы оно оборачивалось ко мне!» – в отчаянье подумала Альба.
– Уже сегодня ты можешь собрать свои вещи и покинуть клинику, – продолжал между тем Глеб. – Никто не вправе тебя удерживать. Я отлично представляю, как тебе этого хочется – вернуться домой, начать все заново, встретиться наконец со всеми теми людьми, для которых раньше ты была призраком, виртуальной птичкой. Устроить какой-нибудь феерический вернисаж, закрутить роман… Да и вообще, во всех смыслах – вернуться к людям. Ты ведь ради этого сюда пришла, ради этого пожертвовала годом жизни. И вот, когда путь пройден, трансформация совершилась и бабочка выбралась из куколки, готовая лететь, ей вдруг говорят: стой, вернись-ка обратно в куколку на денек-другой, нам так нужно. Конечно, я понимаю твое желание послать всех подальше в ответ на такую просьбу. Но, Альба, я бы на твоем месте хорошенько подумал над предложением Голева, прежде чем от него отказываться. Нет, если бы на одной чаше весов лежало вот это все – новое тело, новая жизнь, а на другой – какая-то неясная психоделическая авантюра, и нужно было бы выбирать: или – или, я выбрал бы первое, разумеется. Но вопрос так не стоит. Новое тело останется при тебе в любом случае, а если ты согласишься на этот дополнительный эксперимент, то, возможно, тело станет не единственным приобретением на проекте. Сама подумай: такие картины нарисовала, пока спала! Где ты была, где ты все это видела? Как получилось, что эти изображения имеют некий смысл для других людей, затрагивают что-то в их памяти, значат для них что-то важное? Они – не просто твои фантазии; доктор Ларри считает, что они могут оказаться мостиком между двумя реальностями. Как в том сериале, помнишь? В «Мостике через бездну», не знаю, смотрела ты или нет…
– Смотрела, – Альба бросила на него быстрый взгляд исподлобья. – Там главная героиня умирает в конце.
– Не бойся, ты не умрешь. Это я тебе обещаю.
– Обещаешь, но не гарантируешь?
К этому времени они, сделав круг по саду, уже добрели до выхода и стояли теперь возле кованых железных воротец в стиле прованс, щедро украшенных каскадами петуний и виол. В ветвях живой изгороди чирикали и копошились птицы. Некоторые из них были настоящими, другие – только видимостью (слышимостью) птиц; густые заросли туи делали разницу между теми и другими эфемерной и несущественной.
Альба сказала:
– Раньше, до проекта, я бы не смогла общаться с тобой вот так. Даже просто на тебя смотреть. Я бы поскорее прошла мимо, чтобы не дай бог не привлечь твоего внимания. А сейчас мы – говорим, и ничего особенного, и вроде так и надо… Забавно, да? Это все равно что овладеть за одну ночь иностранным языком, каким-нибудь очень сложным, китайским. Проснуться и свободно на нем заговорить. Только тут я овладела не китайским языком, а… ну, нормальным телом. И это дало мне возможность разговаривать с тобой на равных. Делать что-то вместе, гулять…
– Не «нормальным», а красивым. Идеальным, – поправил ее Глеб, пряча смущение за дурашливо-преувеличенной назидательностью. – Привыкай, Альба. Ты – красавица.
