«Тебя нет, – сказала Альба этому существу. – Нет и не будет. Можешь оборачиваться, мне все равно».
Подумав так, Альба крутнулась на правый бок и решительно зажмурилась. Она была готова к тому, что отрубится сразу же, как только закроет глаза. Уверена была, что именно так все и произойдет. Темнота, беспамятство… яркие вспышки-кадры в мозговом зрении… И сразу же вслед за этим – новое утро, лицо Глеба, склонившееся над ней (она очень надеялась, что на этот раз увидит именно это, правильное лицо, а не Натэллу с Ларри); стопка новых рисунков на столе. «Я помогла вам?» – «Да! Ты даже не представляешь, как сильно ты помогла!»
Закрыв глаза, Альба, собственно, уже приготовилась их открыть – сгруппировалась для перескока во времени, внутренне подобралась. Но перескока не случилось. Вместо него началось муторно-долгое, расцвеченное бредом засыпание, почти бессонница, как это часто бывает после перегруженного событиями дня. Альба вертелась с боку на бок, ложилась на спину, переворачивалась на живот, зарывалась головой в подушку – все было без толку, сон не шел. Под сомкнутыми веками мельтешили обрывки сегодняшних впечатлений: яркие рисунки, стремительно тускнеющие в черно-белые карандашные; протянутая к ней рука Глеба; петляющие плиточные тропинки в полувиртуальном саду; существо, готовое обернуться; прохладные руки Голева, его книги, зеленая ветка в приоткрытом окне; весь его старомодно обставленный кабинет, как бы перенесенный сюда из другого века… его размеренный монотонный голос, произносящий слова, которых она не помнила…
Наконец, уже ближе к полуночи, охватившее Альбу нервное возбуждение начало ослабевать, образы стали смазанными, притухшими. Последним, что она увидела перед тем, как действительно отключиться, были вспорхнувшие веером легкие волосы и круглощекое детское лицо, повернувшееся к ней словно в замедленной съемке и нашедшее взглядом ее глаза. Маленькая девочка улыбалась. У нее был лукавый и добрый взгляд. Взгляд обласканной шалуньи, которой вовсе не обязательно шалить, чтобы привлечь к себе внимание. Которую и так – любят.
2. Узор проступает…
Они уже оседлали свои байки и завели моторы, выплеснув в ночной воздух оглушительный звуковой коктейль из рева, рокота и треска, как вдруг откуда ни возьмись появилась она. Выскочила из-под «Хонды» Гарлика, сунулась было между колес Димкиного «Харлея», но тут же и отпрянула, бросилась назад и вжалась в асфальт в центре их небольшого, случайным образом выстроенного кружка. Только что никакого кружка здесь не было, просто десяток байков, поблескивающих в темноте хромированными деталями да шлемами своих наездников, и вдруг – круг, набухший и как бы пульсирующий внутренним напряжением сегмент пространства с черной кошкой посередине.
Юнна вскрикнула, поняв, что кошку заметили не все и что несколько байков сейчас тронется, поедет прямо на нее. Гарлик уже убрал подножку и нежно-нетерпеливо покручивал ручку стартера, явно собираясь взять с места в карьер, втопить на полной максималке. Рядом с ним вовсю газовал Димон. Лейла на пассажирском сиденье его байка скалилась хищно и озорно, словно молодая ведьмочка в предвкушении полета на реактивной метле.
К великому облегчению Юнны, взгляды всех остальных были устремлены к напружиненному, замершему в оборонительной стойке зверьку. Кошка шипела или просто беззвучно щерилась – сквозь шумовую завесу работающих двигателей понять было невозможно. В любом случае, выглядела она угрожающе.
– Стойте, стойте! – завопил кто-то из девчонок. – Тут котик!
– Котег, гы-гы! – подхватил гугнивый бас Масяка.
Юнна сняла шлем, и голоса вмиг исчезли, а трескучий грохот двигателей ударил по ушам с утроенной силой. Спрыгнув с байка, она осторожно, стараясь не делать резких движений, попыталась приблизиться к бедолаге, протянула в ее направлении руку ладонью вверх, завела-запела совершенно бесполезное в этом шуме «кис-кис-кис». Впрочем, треск и грохот понемногу сходили на нет: один за другим ее спутники глушили моторы, открывали визоры шлемов.
– Эй, котэ! – нетерпеливо крикнул длинноволосый Мэт. – Ты свалишь или как? Брысь отседова!
Юнна махнула ему рукой, погоди, мол, сделала еще пару шагов в сторону кошки и присела перед ней на корточки.
– Ну, привет, киса, – ласково сказала она. – Не бойся, я добрая! Ты как тут оказалась вообще?
Кошка, передумав шипеть и пластаться на асфальте, группируясь в готовый к прыжку комок, смотрела на нее все еще настороженно, ее уши оставались прижатыми к голове, но маленькая зубастая пасть закрылась и мордочка уже не выглядела такой свирепой.
– Ты ведь меня не укусишь? – на всякий случай спросила Юнна и поднесла к кошке свою ладонь совсем близко.
– Эй! – вскрикнула у нее за спиной Лиловая Лу, девчонка Хрустика. – А если она бешеная?!
Но кошка была никакая не бешеная. Юнна отлично это видела. Кто-кто, а уж она-то в таких вещах разбиралась. Эта кошка была особенная. Удивительная. Что она здесь делала – ночью, на Старой трассе – оставалось только гадать, но одно Юнна знала наверняка: эта кошка здесь не случайно. Как, впрочем, и она сама, Юнна Смагина, одинокая странница семнадцати лет, студентка первого курса ветеринарного колледжа.
– Иди, иди сюда, киса! – снова позвала она.
В ответ кошка осторожно обнюхала подушечки Юнниных пальцев и подняла на нее глаза. Каким-то образом Юнна поняла: теперь кошка ей доверяет. Не будет ни царапаться, ни кусаться. И тогда Юнна решилась – одним ловким, уверенным, но бережно-деликатным движением она взяла кошку на руки и прижала к себе.
– Все в порядке, киса, все хорошо, никто тебя не обидит, – приговаривала она, неся свою новоприобретенную попутчицу к байку. – У меня тут отличный кофрик, очень уютный, тебе понравится!
– В нашей стае пополнение! – прыснул кто-то. Через минуту моторы снова взревели, визоры надвинулись на глаза, интерфейсы активизировались, шлемы наполнились веселыми юными голосами.
Старая трасса Е-105 втянула в себя трескучую байкерскую ватагу, словно штанга гигантского пылесоса – щепотку сора, и стремительно повлекла в юго-восточном направлении, на Москву. Не столь стремительно, конечно, как параллельная ей, в трех километрах проложенная многоуровневая аэро-магистраль, с ее самолетными скоростями и системой смарт-роуд, не требующей от водителей никакого участия в процессе вождения.
Та, новая дорога предназначалась для любящих комфорт; для ленивых и, наоборот, для слишком деятельных, с головой погруженных в бизнес или в соцсети, или в то и другое одновременно. Та дорога была незаменима для домохозяек и просто праздных столичных дамочек, решивших смотаться в Эрмитаж или в кондитерскую «Север» на Невском. Та дорога была настоящим подарком для заядлых безвылазных кибертуалов, для тайных любовников, не желающих раскошеливаться на мотель, для школьников, прогуливающих уроки, а также для тех, кто просто не умеет водить. Такие, как ни удивительно, тоже существовали.
У той дороги не было неба. Она представляла собой сплетение полых труб, проложенных в сотне метров по-над землей и держащихся на сверхпрочных опорах, столь тонких, что в пасмурную погоду их трудно было увидеть. Возникала иллюзия, что магистраль просто висит над землей. Но особенно эффектно она смотрелась ночью, в темноте, – словно какой-то грандиозный аттракцион, подсвеченный таинственным «лунным» светом. Отсюда, со Старой трассы, это зрелище всегда навевало Юнне мысли о луне, с которой кто-то снял кожуру длинной непрерывной полоской, как с яблока или с апельсина, и растянул ее между двумя российскими столицами.
