Перед ним стояла девушка, слишком молоденькая, чтобы быть из тех, но тоже в чем-то кожаном и блестящем.
– Простите, – повторила девушка. – У меня кошка пропала. Упала со смотровой.
– Пропала, говоришь? – хмыкнул Модест. – Упала? Ну что ж, сочувствую! Что упало, то пропало. Я бы помог тебе с поисками, но… очень хочу спать. Извини.
Опустив крышку салона, Модест активизировал «пилота» и задал пункт назначения: клиника Ольхино. Ну а что. Не домой же ему лететь, в объятия горячо любимой мамочки! К выплеску бурных эмоций он, пожалуй, сейчас не готов – ни физически, ни морально. К тому же у Ирвина в багажнике так и остался его стильный маленький чемоданчик, надо забрать, хе-хе.
Подумав секунду, сместил GPS-координаты на три километра в сторону от парковки Ольхино, в лес. Ему нужен сон. Долгий сон. Глубокий, восстановительный. Если Модест вернется в клинику прямо сейчас, выспаться ему не дадут: начнутся все эти упреки, расспросы, анализы крови, измерения давления и прочая ерунда. Его единственный шанс выспаться – это зарулить на какую-нибудь неприметную лесную полянку, скрытую от посторонних глаз.
– И пусть весь мир подождет, – сказал Модест сам себе и внимающему ему «пилоту», не подозревая, что озвучивает давно забытый рекламный слоган.
– Маршрут построен, – отозвался «пилот». – Поехали!
«Давай, приятель, – хмыкнул Модест, уже засыпая. – Доставь Большого Мо на базу».
Он провалился в сон столь стремительно, что не заметил машины Ирвина, с которой его аэрокар разминулся на выезде со стоянки. Впрочем, Ирвин тоже его не разглядел. Во-первых, он слишком спешил в «Клубянку», а во-вторых, ему бы и в голову не пришло высматривать Модеста в аэрокарах.
3. Портал для двоих
В восемь утра Глеб уже был в комнате Альбы. Испытуемая лежала на спине, глаза ее были закрыты, дыхание – ровное и глубокое. Глеб склонился над Альбой, вгляделся в ее лицо. «В том гробу – твоя невеста…» – ни с того ни с сего пришло в голову; осталось только прильнуть к ее устам воскрешающим поцелуем. От неожиданности и нелепости этой мысли Глеб даже слегка отпрянул. Нет-нет, никаких невест! Это было бы уже слишком!
Глеб никогда не рассматривал Альбу как женщину. Даже теперь, когда она стала такой ярко выраженной красоткой. Никогда не рассматривал – и сейчас не стоило начинать.
– Вторая. Открой глаза, – негромко, но очень внятно сказал несостоявшийся королевич Елисей.
Альба открыла глаза. Отлично. Значит, со слухом был полный порядок.
Дальше нужно было убедиться, что Альбины глаза не просто открыты и способны моргать, но что функциональная связь между ними и мозгом не блокирована, что мозг продолжает получать и обрабатывать зрительные образы – в том минимальном объеме, который необходим для работы оператора с контуром.
Глеб поводил указательным пальцем вправо-влево и вверх-вниз перед Альбиным носом. Глазные яблоки исправно перемещались, зрачки следили за его пальцем.
– Хорошо, – сказал Глеб. – Теперь, Вторая, нам надо сесть. Медленно, аккуратно перевернись на правый бок. Согни ноги в коленях. Согни в локте правую руку. Ладонью левой упрись в кровать. Медленно, аккуратно усилием обеих рук отожми свое тело в вертикальное положение. Свесь ноги. Выпрями спину. Подними голову.
К половине девятого Глеб уже полностью настроил Альбу. Она была умыта и причесана, могла самостоятельно перемещаться по комнате и выполнять простые команды.
В девять явились сервис-боты. Один прикатил столик с завтраком (накануне было решено, что Альба будет принимать пищу у себя в комнате, чтобы не тратить время на лишние хождения по коридорам), второй сноровисто и бесшумно навел порядок – заправил постель, смахнул невидимую пыль с поверхностей, распылил по воздуху влагу.
Одновременно закончив, боты ушли. Точнее, ускользили на своих воздушных подошвах. На выходе из комнаты их пластиковые бочонкообразные корпуса едва не столкнулись, и в течение нескольких секунд боты деловито жужжали, обмениваясь не то информацией, не то любезностями в духе «Прошу вас! – Только после вас!». В этой краткой мимолетной сценке было столько человеческого, что Глеб не сдержал улыбки.
В половине десятого, когда Альба, побуждаемая четкими инструкциями Глеба, уже доедала свой завтрак, появились доктор Голев, доктор Ларри и доктор Натэлла Наильевна.
– Доброе утро, Глеб, – сказал Голев. – Как тут у вас дела? Можем начинать?
– О, я вижу, у Второй сегодня отменный аппетит! – одобрительно кивнул доктор Ларри на пустые тарелки.
Натэлла Наильевна ничего не сказала. В руках у нее, помимо слимбука, была коробка карандашей, на губах – скептическая улыбка.
«Удивительная женщина!» – подумал о ней Глеб. Во всем мире трудно было найти человека, относившегося к их с Альбой «сеансам рисования» со столь же откровенным неприятием, с каким относилась к ним Натэлла. И, тем не менее, вот она, собственной персоной, с карандашами в руках! Ну не парадокс ли?
Доктор Ларри поделился с Глебом последними новостями.
Модеста Китаева нашли в одном из ночных клубов, но ему снова удалось сбежать. Митя Клоков и Арсений Елькин выкрали из кладовой бутылку виски и напились так, что до сих пор не пришли в себя. Натэлла Наильевна хотела было их разбудить, применив вэйкаппер, но…
– Но я попросил ее этого не делать, – сказал доктор Голев. Натэлла метнула в него уничижительный взгляд, а доктор Ларри продолжил:
– Пусть отсыпаются. Нам не следует их будить. Есть у меня такое… ощущение.
Вид у Глеба стал еще более озадаченным, и доктор Ларри поспешно замахал рукой:
– Ладно-ладно, ты пока делай свое дело. Не вникай. Давай уже рисовать.
Откатив в сторону столик, Глеб придвинул к Альбе мольберт с закрепленным на нем листом. Вложил карандаш (свой личный карандаш, заранее приготовленный) в ее расслабленную вялую руку. Коротко улыбнулся Натэлле: спасибо, мол, не стоило беспокоиться. Встал у Альбы за спиной, коснулся ее плеча и сказал, наклонившись к самому уху:
– Ты сейчас где-то есть.
Они нашли себе место на задворках Гномьего городка, расстелили плед под деревом и тут же на него легли, нетерпеливо раздеваясь, помогая и мешая друг другу поцелуями. Наконец рубашка, джинсы и платье полетели в стороны. Лисса запустила пальцы в рыжую шевелюру Фадея, податливо изогнулась, давая ему возможность обнять ее всю, приникнуть каждой клеточкой кожи к ее телу. Обхватила ногами его бедра, вобрала, втянула его в себя. У Фадея закружилась голова. На секунду ему показалось, что он сейчас разрыдается, и даже хотелось этого – разрыдаться. От полноты этой близости, от чувства острого, граничащего с пыткой удовольствия: быть с другим, физически устремляться в другого, позабыв о законах физики же, и ощущать ответное, встречное стремление как наивысшее благо, дарованное человеку.
– Люблю тебя, – шепнула Лисса, когда они, ненадолго отпав друг от друга в сладком изнеможении, снова соединились, переплелись, и голова Лиссы уютно и как-то по-детски основательно устроилась на его груди. – Помнишь, ты говорил, что это две разные вещи – влечение к Потоку и любовь ко мне? Глупый. Я и есть твой Поток.
