Голев сделал вид, что не заметил ее желчи. Да, он не посоветовался с ней, принимая решение стать пролонгом. Не спросил ее позволения. Потому что заранее знал, что она ответит.
«С чего ты взяла, что перестанешь быть собой? – спросил он мягко. – Что именно, ты думаешь, с тобой произойдет? Смотри. Мы постоянно что-то делаем со своими телами, совершенствуем их. Занимаемся спортом, чтобы поддерживать тело в хорошей форме, следим за питанием, за состоянием кожи, волос, зубов… Пролонгация молодости – всего лишь один из способов улучшить качество жизни. Да, это чуть более радикально, чем разглаживание морщин, но по сути это вещи одного порядка».
«Ты прекрасно знаешь, что это не так!» – вскричала Натэлла, пораженная его наглым, неприкрытым цинизмом. Уж кому-кому, а доктору Голеву было отлично известно, что продление молодости – это не разглаживание морщин!
«Что ж, – вздохнул он и пожал плечами. – Я и не рассчитывал, что ты согласишься сразу. Но обещай хотя бы подумать…»
Следующее, что он сделал – это посмотрел на часы. Времени на разговоры больше не было: в клинике его ждал очередной пролонг.
«Снизьте скорость! Снизьте скорость!» – уже не рекомендовал, уже настойчиво требовал электронный инструктор.
Натэлла Наильевна в ответ на это лишь сжала зубы и упрямо тряхнула головой. Будь ее волосы густыми и длинными, как когда-то, они сейчас были бы собраны в хвост, и этот хвост летал бы вправо-влево, от плеча к плечу, словно гипнотический маятник. Но Натэлла Наильевна давно носила элегантный короткий полубоб. Уже много лет. Странно, что ощущение раскачивающегося при беге хвоста было так живо в памяти…
Мо-ло-дость! Мо-ло-дость! Краем глаза Натэлла Наильевна взглянула на показатель скорости. Скорость была для нее рекордная – 23 км/ч. Рядом тревожно мигали другие датчики, судя по которым ей следовало немедленно прекратить этот сумасшедший спринтерский забег, покуда она, стройная подтянутая женщина семидесяти двух лет, еще способна контролировать происходящее.
– К черту, Алекс! – крикнула она вслух и увеличила скорость до 25-ти.
Красивая, круглая цифра. Классика жанра в мире современных пролонгов. Все теперь омолаживаются именно до этого возраста, даже глубокие старцы. Раньше подобное было невозможно: чтобы стать двадцатипятилетним пролонгом, нужно было озаботиться омоложением своего тела не позднее пятидесяти. Но, как правило, до этого возраста, считавшегося критическим, предпочитали не затягивать. Замирали во времени, едва достигнув тридцати – тридцати пяти. Или, если так уж хотелось познать зрелость, из сорока возвращались в двадцать. Но не из ста – в восемнадцать, как это делают нынешние лихие эйдж-экстремалы, играющие со смертью в ладошки-хлопалки: что произойдет быстрее – смерть ли прихлопнет тебя накануне твоего сто десятого юбилея или ты успеешь «отдернуть» себя, как руку, в безопасную искусственную юность?
Нет, ничего такого, никаких извращений, подобных этому, по-настоящему безумных и безумно же дорогих, тогда – сорок лет назад – еще не было. Молодые мужчины и женщины чаще всего выбирали остаться в том возрасте, в котором находились, когда заключали контракт на прохождение серии процедур биологической пролонгации. Тогда это занимало чуть больше месяца; ровно столько требовалось, чтобы перепрограммировать организм на клеточном уровне, изменив его изначальную природную установку – родиться, жить, стареть и умереть.
Чего-то подобного Натэлла ожидала и в случае с Алексом. Она думала, после двух месяцев отсутствия он войдет в дверь таким же, как был. Ну разве что немного посвежевшим и отдохнувшим, как после отпуска на море. Только после этого отпуска он уже никогда не будет стареть. Натэлла была готова к этому, или думала, что готова. Но она совсем не была готова увидеть то, что увидела в день возвращения Алекса.
А увидела она семнадцатилетнего подростка с пушком над верхней губой, с выступающими косточками на щенячьих запястьях, с тонким узкоплечим торсом и в болтающихся на бедрах домашних шортах. Подросток стоял в их с Алексом гостиной, переминаясь с одной босой ноги на другую, смотрел на нее и глумливо лыбился. Именно лыбился, именно глумливо. Именно эти слова пришли Натэлле в голову, пока она оторопело вглядывалась в лицо самодовольного юного хлыща, невесть как возникшего в их квартире.
Наконец подросток спросил до боли знакомым голосом: «Не узнала меня, Натусь?»
«Узнала», – выдавила из себя Натэлла.
После-то, конечно, все встало на свои места, подобралось, поджалось, отредактировалось. Не таким уж он оказался шокирующе юным, как привиделось Натэлле в первый момент. Его новый биологический возраст составлял теперь двадцать четыре года. А тот мальчик, который померещился Натэлле в залитой солнцем гостиной, – это был скорее мираж, фантом. Это был Алекс, которого она встретила в день поступления в медицинский колледж. Насмешливый, дерзкий Алекс… Смущенный, краснеющий Алекс, при разговоре с ней то и дело шумно фыркающий вбок, сдувая длинную прядь челки. Как же она влюбилась в него тогда! Как любила его таким!
Новый Алекс забрал у нее даже это.
Какое-то время они еще жили вместе.
Новый Алекс с головой ушел в работу, которая теперь состояла исключительно из консультирования пролонгов. Другие пациенты его больше не занимали, да и для них он, с его-то внешностью зеленого пацана, как психотерапевт был не особенно привлекателен.
Зато пролонги! Они видели в Алексе своего, и уже одно это в разы усиливало их доверие. Алекс часто рассказывал жене о том, как проходят его сеансы. «Теперь ты понимаешь, зачем мне все это было нужно?» Натэлла, сидя в кресле напротив него, снисходительно покачивала головой. «Теперь ты понимаешь, почему я не просто заморозил свой текущий возраст, а сбросил десяток лет? Мне нужен был этот опыт! Нужно было проверить на собственной шкуре, что оно такое – этот эффект расщепленности, разделения личности на две части – на личность биографическую и личность биологическую. Мне нужен был этот зазор между ними!»
«Отчего ж не понять, – поводила плечом Натэлла. – Понимаю! Только, мне кажется, ты маловато сбросил. Странно как-то, что ты с твоими амбициями не перевоплотился сразу в десятилетнего. Вот это, я понимаю, был бы грандиозный зазор!»
Со стороны это напоминало милую безобидную пикировку между моложавой тетушкой и племянником, едва вступившим во взрослую жизнь. Иногда беседа заканчивалась тем, что племянник набрасывался на тетушку с нежным урчанием. Иногда – тем, что тетушка удалялась в свою спальню, наградив не в меру пылкого племянника легким щелчком по носу. Но чаще всего эти пререкания заводили обоих в тупик раздраженного, угрюмого недовольства друг другом.
Однажды Алекс рассказал ей о своих новых клиентах (он уже вел частную практику, и пациенты теперь именовались клиентами).
Это была семейная пара геев, Эрик и Рихард. Биографически оба перешагнули рубеж восьмидесяти. Рихард был чуть старше, Эрик – чуть моложе, но в их возрасте это не имело никакого значения. Потому что биологический возраст их был абсолютно одинаков – тридцать пять лет. Процедуру они прошли будучи уже довольно зрелыми людьми.
