С Рихардом все было в относительном порядке, а вот Эрик вызывал у Алекса серьезные опасения. Иногда на него накатывали такие приступы «тошноты», что несколько раз он был близок к самоубийству. Все вокруг начинало казаться ему отвратительно выпуклым и кислотно ярким, каким-то бессмысленным клоунским хаосом, кружащимся вокруг него, жонглируя временами года, событиями и людьми.
Это был типичный случай рокантеновского синдрома.
До того как прийти на прием к доктору Голеву, они испробовали много разных терапий, групповых и парных, и вот до чего додумались в результате. Вернее, это Рихард додумался; идея была его.
Он считал, что им нужно завести ребенка. Взять на усыновление мальчика или девочку лет пяти, а лучше – трех, и посвятить ему все свое время. Уход за ребенком и его воспитание должны были отвлечь Эрика от разрушительных мыслей и помочь ему выбраться из кризиса.
«И что ты им посоветовал?» – спросила Натэлла.
«Я, конечно, считаю эту идею бредовой. Но заявить им об этом напрямую я не могу. Их предыдущий терапевт поступил именно так – и тут же потерял двух клиентов. Дело в том, что они уже все решили. То есть Рихард все решил. От меня ему нужно только одобрение и немного места на моей пыльной полочке для складирования личной ответственности».
«Какой хитрый! Сколотите с ним полочку побольше, пусть на нее и складывает. Свою ответственность».
«Этим и занимаемся», – улыбнулся Алекс.
Они уже не выглядели как близкие по возрасту тетушка и племянник, флиртующие в гостиной. Теперь Натэлла вполне могла бы сойти за его мать – красивую, ухоженную, сексуальную, родившую его рано, но не так чтобы слишком. Те, кто видел их вместе, но не был с ними знаком, именно так и думали.
За пятнадцать лет она привыкла к новому облику Алекса, простила ему коварное вероломство (в конце концов, он предал их семью не ради другой женщины, а ради науки), и старалась, глядя на него, видеть перед собой не любимого и родного мужа, который вот-вот станет бывшим, а этакого маньяка-ученого, вколовшего себе штамм опасного вируса, чтобы иметь возможность с ним «поработать».
Что ж. Она была сильной женщиной и смогла принять ситуацию как есть. Вот только прозябать в тени мужниного романа с наукой ей больше не хотелось.
«Рихард говорит, что он все продумал, – продолжал между тем Алекс. – Они возьмут ребенка, будут растить его в любви, холить и лелеять, но с самого начала будут с ним откровенны: о том, что они оба покинут этот мир, как только их сын – или дочь – достигнет совершеннолетия, расскажут ему как можно раньше. Чтобы он успел свыкнуться с этой мыслью и был готов».
«По-моему, этому Рихарду к тебе уже не нужно. Ему нужно ко мне, – сладко потянувшись, высказала Натэлла Наильена свое мнение. И как бы между делом добавила: – А я тут домик приобрела, в Тосканово. Собираюсь там жить. Иди сюда, похвастаюсь тебе… А то что это мы все о работе да о работе?»
В следующий раз она услышала о Рихарде и Эрике через много лет. Они совершили двойное самоубийство, направив аэрокар в одну из красных скал Гранд-Каньона. В тот день их приемной дочери Альбине исполнился двадцать один год.
Натэлла Наильевна не особенно удивилась, услышав от доктора Голева эту новость.
Они разъехались, но так и остались вместе. Наверное, за те годы, что они отчаянно пытались приладиться друг к другу в новом качестве, разыгрывая тандем «тетушка и племянник», плавно перетекший в «мать и сын», между ними успело образоваться нечто вроде пуповины. А может, все дело было в любви, или в чем-то еще. Так или иначе, единственным человеком, который оказался рядом с доктором Голевым в его трудные времена, была Натэлла Наильевна.
«У доктора Голева были трудные времена! Подумать только!» – с усмешкой воскликнула бы она сейчас… но сейчас ей было не до ироничных возгласов.
Полотно беговой дорожки, казалось, улетало из-под ног все быстрее. Разгоряченное лицо Натэллы Наильены покрылось липкой пленкой испарины, дыхание начало сбиваться. Внутри сжатых кулаков угнездилась боль: это ногти, вонзившись в кожу, продолжали вдавливаться в нее все сильней.
Мо-ло-до-мо, мо-ло-до-мо… Слоги путались, пот заливал лицо.
Трудные времена… Она приехала и была с ним рядом… в этом центре в Ольхино… где он изживал свой собственный личностный кризис… Обрывки мыслей мелькали в голове… Взгляд заволокло красным… И Ларри, и преданный «Киборг» Сван, и старина Ирв… и все остальные… Они появлялись и говорили… Алекс, Алекс… Все будет хорошо. Отдохни от своих пролонгов. Переключись на что-то другое… Алекс, черт тебя побери!
В следующий миг, потеряв равновесие, Натэлла Наильевна вылетела с беговой дорожки, врезалась спиной и затылком в стену и рухнула на пол. «Странно: кажется, у меня опять появился хвост!» – подумала она, прежде чем провалиться в серую згу беспамятства.
5. Чудики
В один славный погожий день чудики сидели на траве вокруг опустошенной корзинки для пикника и спорили о том, что делать с этой самой корзинкой. Вещь была явно нужная, вместительная, добротная, и бросить ее здесь было бы жаль. Никто уже не помнил, откуда она взялась и кто ее нес до этого, но память о вкусных блинчиках, которые лежали в ней каких-то десять минут назад, еще витала в воздухе над поляной.
– И как ты собихраешься ее нехсти? – спросил Хпр у суслика, который отстаивал корзинку с особым рвением. – Нахденешь на голову? Или прохделаешь в ней хдырки для лап и будешь нехсти ее, так сказать, изнухтри?
– Да! Как? – поддержала его Зильда, и в воздухе мелькнул ее малиновый язычок. В зависимости от настроения язычок менял свой цвет от бледно-розового до пурпурного: от легкой меланхолии до сарказма. Малиновый в этом спектре был где-то посередине и означал беззлобную благодушную иронию на сытый желудок.
– Фидите ли, – рассудительно сказал Фьюти. – Если исходить из того простого факта, что корзинка сейчас с нами, то не логично ли будет предположить, что и в дальнейшем она должна оставаться с нами, фьюить?
– А если исходить из того простого факта, что корзинка сейчас находится здесь, то и дальше она должна находиться здесь, на этой вот самой поляне! – ворчливо отозвался Рыжик и для убедительности добавил: – Тяфк!
Этот разговор о корзинке ему порядком надоел. Точнее сказать – он его беспокоил. Очень беспокоил. Он был похож на сквознячок, пробравшийся под его густой пушистый мех и коснувшийся голой кожи. Рыжик не знал, что такое дежавю, но если бы знал, то сразу бы догадался, что именно это оно и было.
– А если мы снова проголодаемся и захотим перекусить? – подала голос Тивц, и хохолок на ее голове вопросительно взъерошился. – Вряд ли мы найдем точно такую же корзину, полную блинов, на какой-то другой поляне!
«Именно так и будет» – подумалось Рыжику, и легкий холодок снова коснулся его кожи под плотным покровом шерсти.
– Не знаю, обратил ли кто-нибудь внимание, но и в этой корзине больше нет ни одного блинчика, – резонно заметила Зильда. – Ни единого. Возможно, со временем они там появятся, самозародятся или самоиспекутся, или еще что, но сейчас их нет.
