На экране замелькали кадры позапрошлогодней хроники. Неузнаваемый, страшный Митя с заплывшим жиром, перекошенным лицом, с мелко трясущимися поросячьми брыльями… Два человека в костюмах МЧС держали его под руки, пока он лепетал в камеру свою бредовую, из двух слов состоящую мантру: «Люди Земли… Люди Земли…»
– …остается загадкой, – интонационно уже заканчивала, подводила черту новостная девушка. – Поднявшийся к небу столб пламени был виден за много километров вокруг. В окнах домов близлежащих поселков повылетали стекла. Специалисты в недоумении. Достоверно известно, что в помещениях «Острова» не было ничего, что могло бы вызвать взрыв такой мощности.
* * *
И вот она снова шагает по лесу. С пятью тампоновыми гильзами в кармане. С гильзами, заряженными сигаретами. На этот раз Андреа прихватила их все – оставлять сигареты в комнате было теперь рискованно.
Вряд ли, конечно, доктор Ларри вообще о них вспомнит после того, что случилось во время обеда. После того сюжета про Митю.
Он словно ополоумел, когда увидел этот сюжет. Вскочил. Схватился за голову. Забегал по веранде, как таракан. Вызвал лифт – но, не в силах его дождаться, бросился вниз по лестнице.
Сван, Закария и Карен остались сидеть на своих местах.
– Ладно, – сказала тогда Андреа и встала из-за стола. – Приятного аппетита вам. Я пошла.
В лесу было хорошо, немного прохладно в сени деревьев и солнечно на открытых местах. Пахло лежалой хвоей. Андреа шагала куда глаза глядят, не очень быстро, но и не очень медленно. Убедившись, что отошла от корпуса клиники достаточно далеко, она извлекла из тампона сигарету номер пять и закурила ее.
Это оказалось просто великолепно – идти вот так и курить. И почему-то щемяще грустно. Но в этой щемящей грусти и заключалось великолепие. Когда в последний раз и куда шагала она вот так, с дымящейся в руке сигаретой? Кажется, ей было тогда семнадцать и она только что ушла из дома. С жутким скандалом. С пощечиной, горевшей на правой стороне лица. Ее мама, как доктор Голев, была левшой.
За что ее тогда ударили? А, ну да, ну да… Как же. За съемку в рекламном ролике. Она подделала разрешение от родителей и снялась в какой-то совершенно безобидной социальной рекламе. Она даже не особо вникла тогда, в рекламе чего. Но ей очень понравился тот образ, образ девушки на краю тротуара, за гранью которого разверзается пропасть. Девушки, бредущей по грани смертельной опасности.
Вот, значит, чего ей не хватало все это время, вот что она так жаждала испытать… Снова почувствовать себя той девушкой. Распущенные волосы, кожаная косуха, руки в карманах, семнадцать лет… Вот для чего она сохранила все эти сигареты в дурацких тампонах…
Пахло лесом, смолой и хвоей, было так спокойно и хорошо, словно что-то в ее душе вдруг перестало болеть и надрывно взывать к отмщению. Что за глупости. Что за пошлость – мстить родителям, год за годом убивая себя куревом, алкоголем и одиночеством? Нет, все; это больше не про нее!
Андреа решила, что это ее последние сигареты. Они уцелели не просто так. Они нужны. Она чувствовала это каким-то нечеловеческим, кошачьим чувством. Выкурив пятую, она закурила шестую.
«Интересно, как далеко в лес нужно уйти, чтобы выпасть из-под наблюдения их камер?» – расслабленно, как о чем-то отвлеченном и не имеющем к ней отношения, думала Андреа, полеживая на бархатистой травке одной из полянок и докуривая седьмую сигарету.
«А я ведь сейчас красива. Выгляжу ничуть не хуже, чем тогда… И здоровье у меня снова отменное, – продолжала она думать, прикопав окурок, но не спеша вставать с примятой душистой муравы. – Молода, красива, свободна… гуляю по лесу, курю в свое удовольствие… А где-то там – мои мурочки… и Мадленка…»
Отдохнув, она отправилась дальше. Все дальше и дальше в лес. Она решила, что будет так идти, пока все до конца не выкурит – и только после этого повернет обратно.
Восьмая сигарета пришлась на заросли густой чащи. Андреа продиралась сквозь них, ломая сухостой и пригибая живые ветки. Насладиться процессом курения не удалось. Впрочем, она и так уже насладилась им по самое «не могу» – на долгие годы вперед. Но докурить последнюю сигарету, девятую, было необходимо. Она чувствовала это. Возможно, это и был ее «квест» – не тот, мнимый, на ходу придуманный доктором Ларри, а что-то по-настоящему важное, какое-то испытание самой Судьбы…
И вот, когда от девятой сигареты осталось меньше половины, кусты черники зашевелились и кто-то маленький и черный посмотрел на Андреа внимательными глазами. Андреа опешила. Выронила сигарету из пальцев.
Перед ней стояла ее Жужу.
9. Что-то странное
После обеда Карен вернулась в комнату Мити, к Нине, дежурившей возле спящих беспробудным слюнявым сном приятелей-собутыльников. Заняла ставшее уже привычным кресло рядом с диваном, на котором дрых юный алкоголик Клоков. Нина сидела в другом кресле, поближе к молодому пьянчуге Елькину.
– Может, все-таки сходишь перекусить? – предложила ей Карен. – Я бы покараулила…
– Я уже, – успокоила ее Нина. – У меня был с собой батончик.
– Представляешь, сейчас в новостях про нашего Митю показывали. Бункер, ну, то есть псевдобункер, заброшка-торговый-центр, взлетел на воздух по непонятным причинам. Что-то в нем рвануло ни с того ни с сего. Чуешь, Митяй? Кто-то взорвал твой «Остров».
Митя в ответ только всхрапнул и зашлепал губами.
– Ну-ну. Спи, – усмехнулась Карен.
– Мне кажется, это я виновата, – заявила вдруг Нина. – В том, что они напились.
– Ты?! Как ты можешь быть…
– Тс-с, не кричи так. Разбудишь еще. Я виновата в том, что слишком увлеклась Закарией. Весь этот год только о нем и думаю. И вот результат. Взгляни на Сенечку: шея выгнута, зрачки под веками бегают, ноги подергиваются… Если начнется приступ, я, конечно, смогу его купировать, но… Смысл-то был не в том, чтобы купировать приступы, а в том, чтобы избавить его от них раз и навсегда. И у меня почти получилось. Но вот он наклюкался до потери сознания, и год работы может пойти насмарку.
– И все потому, что ты провела эту ночь в объятиях Закарии, – понимающе кивнула Карен. – Тогда как должна была стоять по стойке «смирно» перед дверью в пищеблок и чутко бдить, не придет ли кто-нибудь за Ирвиновой бутылкой.
– Нет. Я всего лишь должна была уделять ему чуть больше внимания, когда он проснулся. Поговорить с ним о чем-нибудь… об этой его мечте заниматься серфингом, о планах на будущее, о его матери, наконец!
– Не кори себя, – сказала Карен. – Ты просто влюблена. Хотелось бы и мне когда-нибудь так влюбиться.
– Когда-нибудь влюбишься, – улыбнулась Нина.
Арсений, застонав, перевернулся на бок. Подрагивание конечностей прекратилось.
– Да все с ним в порядке, – сказала Карен, вглядевшись в его лицо. Потом перевела взгляд на Митю. – И с этим тоже. Мне кажется, они оба уже вот-вот проснутся. Сон уже не крепкий, почти поверхностный.
