– Ну что, давайте. Фьюти, Митяй, Тивц…
– Называй меня Альбой, – попросила Тивц. И вытянула первую фенечку. Ей досталась не меченая.
Митяю тоже досталась фенечка без ракушки.
Последним тянул Фьюти. Взглянув на выдернутую из кулака Рыжего фенечку, он с досадой воскликнул: «О!» – и бросил свой жребий на песок.
Из его глаз брызнули слезы.
– А вот и фиг! – закричал Фьюти. – Я не хочу! Вы меня не заставите!!!
– Ладно, – сказал Митяй. – Я пойду. В конце концов, это была моя идея.
Фьюти, утерев глаза рукавом, развернулся и направился к пирсу, сердито топая и увязая в песке. Митяй поднял брошенную им фенечку.
– Прикольная! – сказал он. – Поможешь завязать?
Альба затянула завязки фенечки на его запястье.
– Не думаю, – сказала она, – что она перенесется с тобой в тот мир. Но все равно спасибо. Я рада, что она тебе нравится.
– Это тебе спасибо – за амулет, – улыбнулся Митяй.
В этот миг со стороны океана раздался долгий протяжный звук, похожий на пароходный гудок, только более высокий и мелодичный. Все повернули головы в сторону пирса. Все сразу поняли – это приплыл кит.
– Ну ладно, ребята, – сказал Митяй. – Удачного плавания! Надеюсь, еще увидимся…
Как где-то, когда-то, с кем-то другим – у него снова не было времени попрощаться. Махнув рукой, украшенной амулетом, Митяй направился в воду. Зашел по колено, потом до середины бедра, потом его силуэт замерцал, то мутнея, то вновь исполняясь прозрачной ясности, становясь как бы скважинкой в пространстве, прорезанной в форме человеческой фигуры.
А потом Митяй исчез.
11. Мерцание
– Да стой же, кися! – Андреа уже запыхалась и начала выходить из себя, но продолжала повторять ласковую домашнюю кличку своей любимицы. Впрочем, еще немного, и Жужу не миновать быть названной «кошатиной» и «мурзавкой». – Куда ты меня ведешь?!
Выбравшись из густых зарослей лещины на очередную полянку, Андреа открыла было рот, чтобы снова позвать Жужу, но слова застряли у нее в гортани. Посреди полянки стоял открытый аэрокар, похожий на жука с оторванными крыльями, а под ним, прислонившись к парковочной пластине, полулежал мужчина с абсолютно серым лицом. Он был мертв или находился без сознания.
Андреа не без труда признала в нем здоровяка Модеста. Признав, коротко вскрикнула, прижала руки к щекам… Да, несомненно, это был он – самый «тяжелый» (по стартовым килограммам) и самый неотесанный и грубый (но не лишенный, по мнению Андреа, своеобразного брутало-простецкого обаяния) участник проекта, Модест Китаев. Их Большой Мо, Моди Биг.
– Моди… Да как же это?.. – только и смогла выговорить Андреа.
Жужу, словно почувствовав, что ее миссия выполнена, грациозно присела возле нее на кочку, обвила хвост вокруг лап и облизнулась.
Ирвин возвращался домой в отвратительном расположении духа. Домой… Вот уже больше года домом для него был принадлежавший клинике Ольхино лесной особняк, также известный как Центр доктора Голева. За этот год Ирвин и думать забыл о своем настоящем доме: политы ли кактусы-суккуленты, обосновавшиеся на его мансарде большой колонией, следит ли домработница за тем, чтобы в комнатах не было пыли и специфического запаха пустующего жилья. Ирвин терпеть не мог этот запах.
Скоро, скоро он вернется туда опять. Он уже предупредил домработницу, чтобы к его приезду она проветрила все комнаты, постелила на стол новую скатерть и поставила в вазу живые цветы. Розы. Запах роз вытесняет ауру пустоты.
Помечтав о доме, Ирвин вернулся мыслями к неприятному.
Модест так и не найден. Агент из проката аэрокаров, согласившийся предоставить сведения о его поездках, в последний момент пошел на попятную. Мать Модеста без конца названивает в клинику, желая точно знать, когда ее преображенный сынуля вернется домой.
Вернется домой… Все хотят вернуться домой. Каждый, по большому счету, мечтает только об этом. Даже тот, кто думает, что мечты его совсем о другом.
Из меланхоличных размышлений Ирвина выбил звонок от Голева.
– Слушаю, – сказал Ирвин.
– Ирв, – голос шефа звучал взволнованно, непривычно отрывисто. – Твой кейс при тебе?
– Конечно.
Реанимационный чемоданчик всегда был при Ирвине, об этом доктор Голев мог бы и не спрашивать.
– Ты далеко от клиники?
– В пяти минутах езды, – сказал Ирвин, бросив взгляд на маршрутный экран.
– Сейчас я пришлю тебе GPS-координаты, немедленно мчи туда. Это в лесу, в трех километрах от нас. На колесах не проедешь, включай аэринг. Андреа нашла Модеста. Без сознания, едва дышит, предположительно остановка сердца. Отправил к ним Ларри и Свана, они наверняка уже там.
Отдав Ирвину распоряжения, доктор Голев сунул птифон в карман и снова склонился над скрючившимся на кровати Арсением. Того трясло. На губах выступила пена с примесью крови – по всей видимости, в момент начала припадка Сеня прикусил себе язык.
С другой стороны, забравшись с ногами на кровать, над Арсением нависала Нина, она придерживала ему голову, пытаясь подсунуть под шею эластичный валик-фиксатор. Позади нее топтался Митя, незаметно для всех пришедший в себя и даже успевший посетить ванную.
Теперь Митя стоял весь мокрый – мокрые волосы, мокрая грудь пижамы, мокрое, «перевернутое» лицо. С глазами у него творилось что-то неладное. Реальность расползалась, словно раскроенная на куски… а потом куски, судорожно подергиваясь, смещаясь и плохо совпадая краями, опять сползались. Комната казалась знакомой и незнакомой. Спины людей, теснившихся над островком кровати, казались чем-то отдельным от самих людей – просто спинами, тремя разумными спинами, по-пингвиньи сбившимися в кучку над каким-то любопытным объектом. Из памяти стремительно ускользало нечто важное. Как только что, над раковиной, утекала вода из его пригоршни. Что-то, что необходимо было куда-то доставить… до чьего-то сведения донести… чтобы что-то изменить… или предотвратить…
– Зильда, – вдруг произнес Митя неожиданно для себя. – Зильда.
– Проснулся? – сказал ему на это парень в брюках и джемпере, повернув лицо от кровати с кем-то беззвучно содрогающимся. – Ну с добрым утром, герой! Сядь пока, посиди!
Они плыли на ките по бескрайнему океану – три подростка и один младенец. Зильда стала младенцем с приходом ночи. Произошло это как-то незаметно: только что на плече у Альбы покоилась тяжеленькая голова двухлетки, во все глаза глядящей в нарядное ночное небо, – и вот там уже безволосая головка новорожденного. Сердце у Альбы екнуло. И у Фадея с Фьюти тоже, когда они заметили перемену.
– Значит, Митяй не смог ей помочь, – прошептал Фьюти.
– Мы не знаем, что там случилось, – сказал Фадей. – Может, еще не все потеряно. Она ведь еще не…
