Он не стал заканчивать фразу, но все поняли, что он хотел сказать. Она ведь еще не совсем исчезла.
Альба, удобно устроив Зильду на сгибе своей руки, попросила друзей говорить потише. Фьюти напомнил ей, что в этом мире никто не спит, даже новорожденные младенцы, но Альба все равно продолжала ее баюкать, словно эти размеренные движения могли спасти малютку от исчезновения или хотя бы как-то его замедлить.
К утру рука у Альбы устала и занемела. Фадей вынул из сшитого лодочкой пальмового листа их немудреную провизию и пожитки – несколько плодов манго, орехи, колышек-календарь с зарубками и веревку, которую Альба сплела, чтобы они могли привязаться друг к другу во время шторма. Все это он разложил на спине кита.
– Вот, – сказал он и протянул Альбе лист-лодочку.
Альба поместила малышку в лист. Теперь ее нужно было только слегка придерживать, приобняв вместе с листом и следя, чтобы импровизированная колыбелька не соскользнула в воду. Спина у кита была широкая, но покатая и абсолютно гладкая, как каток. Только несколько шрамов нарушали зеркально-черную глянцевитую гладь этой живой поверхности.
– Как думаешь, откуда у него царапины? – спросил Фад, присаживаясь рядом с Альбой по другую сторону колыбельки. Теперь Зильда была защищена от падения в океан еще надежнее – с обеих сторон.
– Выглядят довольно свежими, – сказала Альба. – Может, акулы?..
– Тогда были бы следы от зубов, – подал голос сидевший впереди Фьюти. – Или рваные раны.
Альба поежилась, представив, что и кто может водиться в этих водах. И впервые за все время плавания (а может, и за все то время, что они провели на пляже, и в долгой дороге к пляжу, и вообще в этом странном мире) задалась вопросом, куда же они все-таки направляются. Куда им нужно попасть? Куда ей нужно?
Берег, от которого они отчалили, давно остался позади и пропал из виду. Берег, к которому плыли, ощущался Альбой как нечто недостижимо далекое, но вполне мог оказаться и гораздо ближе. Ее бы нисколько не удивило, если бы он вынырнул из ниоткуда прямо у них под носом. А может, его и вовсе не существует. Может, они обречены плыть так до скончания веков… или их жалких жизней…
– Рано или поздно мы куда-нибудь приплывем, – словно подслушав ее мысли, сказал Фадей.
– Да, – кивнула Альба. – По крайней мере, здесь есть линия горизонта. Значит, этот мир тоже круглый.
– Вовсе нет, – откликнулся Фьюти. – Здешний горизонт – это всего лишь горизонт нашего зрения, его предел. Дальше все сливается в размытой дымке, которую мозг по привычке воспринимает как «горизонт». Я это понял еще на пирсе. Присмотритесь – сами увидите.
– Интересно… – сказал Фад. – А что еще ты понял, сидя на пирсе?
Фьюти почувствовал в его словах издевку.
– Много чего. Но вам не скажу.
Он перебрался на самый край китовой головы и стал упрямо смотреть вперед. На нитку мнимого горизонта, подернутую легким маревом. Фьюти думал о том, что никакого марева на самом деле нет, а просто взгляд упирается в собственную ограниченность и тает, рассеивается в ней. И все, что остается от него на излете, – зыбкое голубовато-лиловое марево, полоска срединной мглы.
Здесь, в этом мире, их зрение должно было бы быть острей, – думал Фьюти. Нет, вернее так: будь они родом отсюда, их зрение было бы острей, а разум не цеплялся бы так за привычные образы планеты-шарика и линии горизонта. Но они не отсюда. Они здесь гости. И скоро должны будут покинуть это место…
Или все-таки не должны? Что, если кто-то из них захочет остаться?
Вдруг кто-то потряс его за плечо.
– Эй! – услышал он голос Фада. – Ты чего?
– А? Чего? – рассеянно отозвался Фьюти.
– Ты сейчас чуть в воду не свалился! Мы думали, ты уснул!.. Хватит уже таращиться на океан, не то он тебя затянет!
Поначалу Альба боялась, что малютка Зильда проголодается и начнет плакать, и что ей нужно будет сменить подгузник, и что у нее может что-нибудь заболеть. Альба понятия не имела, как нужно обращаться с младенцами и где в открытом океане раздобыть молочную смесь и памперсы. И никто из них этого не знал. К счастью, Зильда не выказывала признаков голода, да и памперс, возникший на ней во время последнего превращения в комплекте с теплым байковым боди и пинетками, оставался сухим и чистым.
Утром третьего дня, когда Альба склонилась над ее листом-кроваткой, чтобы погладить пальцем пухлую розовую щечку, Зильда открыла беззубый рот и улыбнулась ей во все десны.
Альба пожала ее маленькую ладошку.
– Как ты?.. Ты там давай, держись!
– Не сдавайся! – поддержал ее Фад.
За неимением других занятий Фадей теперь тоже проводил часы в созерцании здешней природы и выявлении ее закономерностей. Тем, что удавалось выявить, делился с остальными. Иногда они с Фьюти вступали в спор:
– Солнце здесь наше, земное.
– А вот и нет.
– Почему ты так думаешь?
– А ты хоть раз его видел? Мы видим только облака, сквозь которые пробиваются лучи света.
– Ну так солнце – за облаками!
– Не знаю, не знаю…
– Ты хочешь сказать, что сами облака излучают свет?
Утром третьего дня, когда маленькая Зильда улыбнулась Альбе, а где-то очень далеко от них обеих один человек склонился над другим человеком и ловкими отработанными движениями прикрепил к его груди крошечные металлические таблетки, способные разрядиться в сердце тысячевольтным импульсом электричества, а еще один человек, отчаявшись дозвониться бывшей жене, наговаривал в птифон сообщение: «Натэлла, хватит дуться, ты мне нужна, ответь!» – утром этого дня между облаками и океаном начало что-то происходить.
Больше всего это напоминало дождь. Только этот дождь был обоюдонаправленным: дождь вверх и дождь вниз. Там, где оба дождя встречались, бурлила пена и мелькали яркие голубые молнии; вода океана сталкивалась с водой неба, и в точке этого столкновения из влаги и пены возникали причудливые конфигурации. Через миг одни из них водопадами обрушивались вниз, в океан, а другие – расцветали в воздухе невесомой радужной взвесью.
В этом было что-то знакомое. Настолько знакомое, что Фадей непроизвольно схватился за голову, словно собираясь вытрясти или выдавить из нее засевший где-то глубоко в подсознании четкий и ясный образ… И, возможно, ему удалось бы это сделать, но тут все снова изменилось. Двусторонний ливень закончился, и за его опавшей пеленой взглядам путешественников открылся вид на песчаное побережье.
Это был точно такой же пляж, какой они недавно покинули. Недоставало только длинного пирса и торчащей из песка таблички «THE WAITING FOR A WHALE ZONE». Зато их кто-то встречал. Светловолосая девочка в пестром платье бегала по пляжу, глядя в их сторону и размахивая руками. Ей было сразу и десять, и тринадцать, и семь с половиной, и три. Ее звали Ульяной. Она давно уже умерла.
