Звонок повторился, я приблизилась, включила видеосвязь.
Чтобы увидеть стоящего у дверей Бена.
В последнее время моя жизнь не просто перевернулась с ног на голову, она, похоже, парила вместо меня где-то за облаками, потому что последнее, что я могла предположить, что я буду стоять вот так, прижимаясь щекой к двери и думать о том, впускать или не впускать в квартиру другого мужчину, пока отец моего ребенка собирает выездную команду, чтобы вытряхнуть из меня правду.
Бен, судя по всему, уходить не собирался, поэтому я дотянулась до панели замка и коснулась разблокировки.
— Привет. Поскольку кофе у тебя вчера не было, я решил не рисковать и взял его по дороге. — Он остановился напротив меня и замолчал. — Так. Судя по выражению твоего лица, кофе не в тему, а ты все-таки купила тест?
— Кофе в тему, — сказала я и взяла стаканчик из подставки. — Проходи, располагайся, у нас есть несколько часов. К сожалению, точной информации, сколько именно, у меня нет, но думаю, на кофе хватит. Что там еще у тебя?
Не дожидаясь ответа, я взяла пакет из его рук и обнаружила там совершенно умопомрачительно пахнущие слоеные рогалики.
— М-м-м… с ума сойти!
Вместе с пакетом и кофе я устроилась на барном стуле, и показала Бену на соседний:
— Ты не переживай. Если что, я тебя спрячу, у меня шкаф есть.
— Женщина, я сделаю вид, что я этого не слышал. — Он все-таки прошел в квартиру, захлопнув за собой дверь. — И то исключительно потому, что ты не в себе.
— А я не в себе? С чего ты взял?
Я вытащила самый верхний рогалик, откусила от него половину и блаженно зажмурилась. Отец, конечно, говорил, что в Рагране их делают просто безумно вкусными, но не предупреждал, что настолько. Что ни говори, а тающее на губах тесто и нежнейший сырный крем — это то, что мне сейчас надо. И плевать я хотела на все.
Бен приблизился, но садиться не стал:
— Когда ты с ним говорила?
— С кем?
— Лаура!
— Я двадцать один год Лаура, — повторила позаимствованную откуда-то фразу. Рогалик, к слову, кончился очень быстро: несмотря на его размер, я его уничтожила в три укуса и полезла за следующим.
— Ты понимаешь, что это серьезно? И насколько это серьезно?
Понимаю ли я?
— Разумеется, я понимаю, — ответила совершенно серьезно. — Но прямо сейчас я хочу поесть и об этом не думать. У меня осталось несколько часов, чтобы об этом не думать, ты это понимаешь?
Бен вздохнул и облокотился о стойку, оказавшись напротив меня. Лицом к лицу. Глядя мне прямо в глаза.
— Или вся жизнь. Решать тебе.
— Вся жизнь? — Я приподняла брови. — И что ты предлагаешь? Инсценировать собственную смерть и всю жизнь скрываться под чужим именем после десятка-другого пластических операций? Прости, но я не готова. И операции во время беременности не делают, насколько я понимаю.
— Харргалахт.
— Что?
— Я поставлю тебе харргалахт. С этого дня ты будешь считаться моей, а поскольку у меня гражданство Раграна, будучи официально обрученной со мной, ты становишься неприкосновенной. Ну или временно неприкосновенной, бюрократические проволочки никто не отменял. За это время я что-нибудь придумаю.
— Что?
— Что-нибудь. У моего отчима здесь отличные связи.
Я облизала пальцы. Знаю, это не совсем вежливо, но я просто не могла их не облизать, потому что, когда он это сказал, надежда во мне вспыхнула тонкой и юркой струйкой пламени. Мелькнула внутри, и я уже не могла от нее отказаться.
— Зачем это тебе?
— Ты уже спрашивала. А я уже отвечал. Как ты сама правильно сказала, Лаура, у тебя не так много времени и не так много вариантов. Если откажешься, я уйду, и ты больше никогда меня не увидишь.
Уходи.
Я должна была так сказать. Я даже видела, как он разворачивается и идет к двери, так и не притронувшись к своему кофе. Вместо этого я сказала:
— Садись завтракать.
И подвинула пакет с рогаликами на середину.
Харргалахт на мне смотрелась красиво. Не думала, что я здравом уме и трезвой памяти такое скажу, но оранжевый, как закатное летнее солнце, узор, изредка вспыхивающий алыми искрами и придающий пламени алый цвет, действительно меня не смущала. Возможно, потому что я не чувствовала по этому поводу почти ничего, даже боль, когда Бен ее наносил, воспринималась как-то отстраненно. Как знать, может, она просто оказалась ничтожной в сравнении с тем, что меня ждало, если харргалахт не будет.
— Ты можешь ее закрывать, — произнес Бен, глядя на меня в зеркало. Я напрочь отказалась делать это без верха, в смысле, без свитера, поэтому мне пришлось переодеться. Учитывая, что одежды у меня было раз-два и обчелся, по иронии судьбы на мне было то самое платье, в котором я рассталась с Торном. Точнее, сообщила о том, что мы расстаемся.
— А что мне нельзя было бы закрывать?
— Таэрран. Но к тебе это отношения не имеет.
— Почему ее нельзя закрывать?
— Потому что она загорится. Это что-то вроде позорного клейма, которое должны видеть все.
— Какое счастье, что я не иртханесса.
— Ты в этом так уверена?
— На сто процентов.
Я обернулась к нему.
— Что дальше?
— А дальше — ждем. — Бен указал на диванчик, на котором спала Гринни.
Договоренность, в общем-то, была предельно проста. После нанесения харргалахт меня никто ни к чему не сможет принудить, потому что я — «собственность» другого иртхана, в данном случае — Бена, у которого гражданство Раграна. Разумеется, Торн этого так не оставит, но пока он будет это «не оставлять», Бен обещал заниматься этим вопросом по своим каналам, с помощью связей отца.
А еще он обещал помогать мне с пламенем.
Ребенку, особенно сильному, нужно будет пламя. Помимо прочего, харргалахт не позволит мне на него подсесть.
Так что как ни крути, везде одни плюсы.
Наверное.
Я погладила Гринни, свернувшуюся клубочком, виари вскинула голову. Я вспомнила, как она смотрела на меня, когда я только-только открыла коробку, а следом за ней вспомнила и Верража. Верража, который льнул ко мне, который тянулся ко мне, который сейчас снова остался совсем один.
— Лаура. — Голос Бена выдернул меня в настоящее. — Ты плакать собралась, что ли?
— Если да, ты сбежишь? — хмыкнула я.
— Это не то, чем меня можно напугать.
— А чем можно?
— Да в общем-то, ничем. — Он пожал плечами. — Когда у тебя ничего нет, и терять особо нечего.
