— Наблов урод! — Бен смотрит на флайс, который мы облетаем.
Машина просто зависла на аэромагистрали: это нововведение по всему миру. Когда нарушаешь правила, тебя блокирует на месте до прибытия полиции. Это какая-то супернавороченная технология, которая зашивается во все флайсы без исключения, по требованию Мирового сообщества.
— Я помогу. — Он наклоняется, и, разумеется, первым поднимает мой телефон в трещинку. — Это что?
— Это Гринни.
— Гринни? — Бен опять переключается на дорогу.
— Да, ей не понравился звонок.
— Понятно.
Что там ему понятно, я не уточняю, две упаковки — одну с сипроновыми платочками, другую с влажными, помаду, расческу, карточки и документы, ключи я собираю уже сама. К счастью, Бен больше помогать не стремится, очевидно, понимая, что в следующий раз застрять можем уже мы.
Наши отношения не то что странные, я вообще не представляю, как их можно назвать. Поэтому предпочитаю молчать и думать о том, что мне делать дальше. Моя тысяча, судя по всему, накрылась жопой дракона. И это даже не образное выражение, потому что дракон, который накрыл ее жопой, сейчас рядом со мной управляет флайсом. Другое дело, что этот дракон считает такое возможным, а еще он считает, что вполне может сам меня прокормить.
Что нужно мне — так это определиться со своим к нему отношением, но я не могу.
У меня такой полнейший раздрай в голове и в сердце, что сейчас я могу только есть рогалики и искать работу. Завтра позвоню Лари и узнаю, получилось ли хоть что-то, хоть какие-то снимки, и сколько она готова мне за них заплатить. Потому что если снимки получились и она хочет их использовать — на них все-таки я, а это уже плюс.
— Ты говорил, что ты занят сегодня. — Хочется уже хоть что-то сказать, чтобы нарушить эту давящую тишину.
— Ты еще не поняла, Лаура? Для тебя я свободен всегда.
Да он издевается!
— Ты сейчас так пошутил?
— Решай сама.
Точно издевается!
Я обещаю себе молчать, и молчу. Ровно до той минуты, пока мы не садимся на парковке возле моего дома, а Бен не пытается взять меня на руки.
— Я умею ходить, — сообщаю я.
— Правда? — хмыкает он. Тем не менее достает мои ботинки и, прежде чем я успеваю что-то сказать, опускается рядом со мной.
Степень моего очешуения достигает каких-то совершенно невиданных высот, когда он надевает ботинок мне на ногу, скользя пальцами вдоль кромки молнии. И то же самое проделывает со вторым. После чего набрасывает мне на плечи мою куртку, а свою оставляет во флайсе.
— Не боишься замерзнуть? — интересуюсь я.
— Мне это не грозит.
Я слегка подметаю платьем не совсем чистую улицу, и, заметив мой взгляд, Бен забирает у меня сумку. Он несет одежду, в которой я ехала в студию, но сумка — это уже перебор. Я пытаюсь отнять, но он заводит руку за спину.
— С другой стороны, я могу помочь тебе задрать платье.
Пару секунд я смотрю на него, потом подхватываю юбку.
— Иди в задницу, Бен.
— Не скажу, что я сторонник такого, но если ты настаиваешь…
Мне снова хочется его треснуть, но вместо этого я начинаю смеяться. Я просто смеюсь так, что из глаз текут слезы, а он идет рядом с совершенно непроницаемым выражением лица. Интересно, лицо в стиле Баррета Крэйна[1] — это визитная карточка всех иртханов?
— Мне надо погулять с Гринни, — говорю я, когда мы поднимаемся на лифте. — Но сначала переодеться. Подождешь?
— Тебе надо в душ. Греться, — отвечает он, и стоит мне открыть дверь, свистит.
Гринни вылетает к нему лазерным лучом.
К нему!
Минуя меня. А он уже подхватывает шлейку и надевает ее на убившее мой телефон чудовище.
Сопротивляться, возражать, спорить у меня просто нет сил, поэтому я действительно иду в душ. Включаю воду погорячее, чувствую, как с каждой минутой меня все больше клонит в сон.
Я заворачиваюсь в полотенце, отжимаю волосы и думаю, что надо переодеться к приходу Бена. Но пара минут у меня же есть, чтобы полежать? Эта мысль мелькает и растворяется в приятной, убаюкивающей темноте.
[1] Главный герой популярной кинофраншизы о приключениях секретного агента
Глава 11
— Ты моя, — произносит он, и голос сладким ядом бежит по венам.
Я знаю, что это неправда, просто знаю, но очнуться от этого наваждения не могу. Просто не могу, особенно сейчас, когда его ладони на моих скулах. Этот жест — собственнический, властный, и от прикосновения веет отнюдь не нежностью. Силой, жесткостью, холодом, но этот холод, втекая в меня, разогревает тело и сердце так, как не способно никакое другое пламя.
— Мы больше не вместе, — отвечаю я.
Кладу ладони на его запястья, чтобы отстраниться, но отстраниться не получается: Торн не позволяет.
— Мы всегда будем вместе, Лаура. Где бы ты ни была. Где бы ни был я. Твоя жизнь — это моя жизнь. И когда наш ребенок родится, я буду рядом.
Я не успеваю возразить, не успеваю отпрянуть, он наклоняется и целует меня. Так, как целует только он: с силой, яростным, жестким напором, так безумно, так умопомрачительно-сладко, до сбившегося как от порыва ветра во время Ледяной волны дыхания.
Я схожу с ума, теряюсь, падаю.
В его руки, в эти жесткие прикосновения, в этот поцелуй.
Чтобы открыть глаза здесь, в реальности. В Рагране.
По щекам текут слезы, и я уже не пытаюсь их сдерживать. Всхлипываю раз, другой, третий, а потом поворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку. Я плачу как маленькая девочка, которой это запрещают — тихо, почти без всхлипов, кусая губы. Как будто кто-то может это слышать, на самом деле. Здесь даже Гринни — и той нет, вероятно, заснула где-нибудь в другом месте.
«Ты моя».
«Твоя жизнь — это моя жизнь. И когда наш ребенок родится, я буду рядом».
Должно быть, я окончательно сошла с ума. Или сойду, если буду продолжать в том же духе.
Совершенно не стесняясь (кого тут стесняться-то, кроме себя самой), вытираю слезы руками, убираю волосы за спину и сажусь.
Вспоминаю о том, что произошло вчера, хмурюсь. Отбрасываю одеяло и тут же с визгом накрываюсь обратно. В том, что я голая, сомнений нет. Равно как и в том, что я вчера упала на кровать в полотенце. Полотенца, к слову, поблизости тоже не наблюдается, а это значит, что кто-то должен был меня развернуть и засунуть под одеяло. При мысли об этом я стремительно краснею, потом бледнею, потом опять краснею.
Бен!
У него вообще тормоза есть? Или ему совершенно без разницы, что я говорю?!
