Под стеной я подразумевала Торна.
А под дверью — наши с ним несостоявшиеся отношения.
Пустота, которая с каждым днем все больше разрасталась там, где могли бы быть чувства, мне ничуть не мешала. Наверное, чем дальше, тем будет проще. Сегодня ночью мне, например, Торн не снился. Проснувшись в одиночестве, я долго смотрела на пустую половину кровати и думала о том, как безумно мне хотелось бы… там, в том прошлом, где дверь все-таки была… проснуться именно рядом с ним.
Дурацкие мысли провоцировали дурацкие слезы, но я все равно не могла от них избавиться. Для меня было очевидно, что от Торна во мне не только малыш, которого я пока даже не чувствую (странно, но с момента приезда в Рагран меня ни разу не тошнило и не штормило), но и нечто большее. Странная межпространственная связь, которую не разорвать границей между странами и простым «мы решили, что поторопились».
Или что я там сказала в ту ночь?
Сейчас события казались смазанными, затертыми, я помнила скорее чувства. Это ощущение падения в пропасть, а еще его взгляд. Что было бы, если бы я не сказала тех слов?
— Вирр?
— Гринни, умница ты моя.
Я все-таки села на постели, выбрасывая себя в реальность из совсем ненужного состояния. Что было бы, я уже не узнаю. Зато я знаю, что было после, и это весьма показательно. Мужчина, который вышвыривает мою семью из страны и приказывает мне лечь животом на стол, моего ребенка воспитывать не будет.
Я сходила в душ, после чего вслед за пританцовывающей от нетерпения пушистой мелочью отправилась на кухню. Пока она ела, я старалась не думать про Верража. Чтобы не думать, включила визор, на местных рагранских шли какие-то совершенно неинтересные шоу, и я ткнула в международный. Там говорили про политику Аронгары, и я оставила диктора болтать фоном, а сама болтала ногой, представляя своего малыша.
Каким он будет?
Вчера, пока мы ходили по магазинам, Бен сказал, что Арден перегнул, и что такой всплеск — как был у меня на фотосессии — это скорее проекция моих очень сильных эмоций. Что ничего страшного мне не грозит, но все равно, чем скорее я перееду к нему, тем лучше. Я сказала, что перееду после свадьбы, а до этого просто всегда буду на связи. Честно говоря, меня успокаивала его уверенность. То, что Арден действительно мог перегнуть — да хотя бы по приказу Торна — я не сомневалась.
Ну не был бы Бен настолько спокойным, если бы мне грозила серьезная опасность. Тем более что чувствовала я себя и правда замечательно, а когда на мне ледяным пламенем вспыхнула харргалахт, я вообще этого не заметила, потому что парила.
— Все у нас с тобой будет хорошо, солнышко, — сказала я и погладила живот. — Или льдинка? Как тебя лучше называть?
Странное чувство, но в это мгновение мои пальцы ужалило. Слегка, как если бы я и впрямь прикоснулась ко льду. Разумеется, это не мог быть ребенок — сколько там ему, он еще просто комочек жизни, но все-таки…
— Что? Значит, льдинка? — уточнила я. И добавила: — Жду не дождусь УЗИ. Безумно хочу на тебя посмотреть!
— … очевидно, будущая первая ферна, Солливер Ригхарн.
Это напоминало пощечину или резкий рывок, когда меня просто вышвырнуло в Хаймарг. Я подняла на визор глаза, чтобы увидеть выходящих из Ригн Свихт Торна и Ригхарн. Крупным планом показали их соединенные руки и кольцо у нее на пальце.
— Официального заявления от пресс-службы ферна Ландерстерга пока не было, но мы прекрасно понимаем, к чему все идет. Напомним, Солливер Ригхарн — известная во всем мире модель и дочь…
Я щелкнула пультом, но избавиться от стоящей перед глазами картинки не могла. Не от кольца, один в один напоминающего мое, которое разлетелось крошкой в ладони Торна. От сплетенных пальцев, сливающихся воедино ладоней, от поворота ее головы, когда ее локон скользит на его рукав.
И руки.
Их руки, сплетающиеся так же, как могли сплетаться их тела.
Меня затошнило.
Кажется, впервые за все время в Рагране меня всерьез затошнило. Понимая, что сейчас распрощаюсь с выпитым стаканом воды, я подскочила и поняла, что пластинка пульта намертво прилипла к моей руке.
Точнее, примерзла.
А с моих пальцев течет ледяное пламя, рассыпающееся снежными искрами.
Оно впитывается в несчастный пульт, который уже полностью покрыт инеем, на пол падают снежинки. Я глубоко вздыхаю, и вдруг понимаю, что Бен мне не поможет. Мне вообще никто не поможет, потому что с телефоном я сделаю то же самое, как и с собственным ухом. А потом превращусь в ледяную статую и навеки останусь в этой заморозке, если сейчас все это не прекращу.
— Льдинка, — я прикладываю нормальную ладонь к животу. — Эй, льдинка. А ну прекращай. Ты уже напугала маму до икоты, а сейчас напугаешь еще и Гринни.
На пальцах продолжает искрить, и про Гринни я не шучу. Виари, которая только что с наслаждением ела, сейчас смотрит на меня большими глазами, шерстинки стоят перпендикулярно телу, из-за чего она напоминает шарик. Который продолжает раздуваться от страха.
— Льдиночка, — повторяю я, слушая отклик внутри себя. Стараясь выровнять дыхание: — Это я тебя напугала, правда? Прости, я больше так не буду. Обещаю. Я больше никогда-никогда не заставлю тебя волноваться, и никому не позволю.
Как ни странно, но сердце у меня и впрямь бьется ровнее. Ладонь продолжает покалывать, но искр становится меньше, и я сосредотачиваюсь на этом ощущении. На этом чувстве. На тепле, когда думаю о том или о той, кто сейчас внутри — почему-то именно сейчас мне кажется, что это девочка. Я представляю крохотное существо, и любви становится столько, что на глаза наворачиваются слезы. Дыхание снова перехватывает, но на этот раз от тихой, счастливой нежности.
— Я люблю тебя, — говорю тихо. — Слышишь? Я так тебя люблю…
Раздается какой-то хруст, и Гринни подпрыгивает. Я перевожу взгляд на пол и вижу, что там валяется пульт, который натурально отвалился от моей руки. Рука больше не ледяная, пламени нет, внутри такое тихое, спокойное умиротворение. Я наклоняюсь, чтобы поднять пульт, говорю шепотом:
— Все хорошо, гулять пойдем чуть позже.
А после иду к дивану и ложусь. Так мы и лежим в тишине, под биение моего сердца, и, наверное, под ее. Просто оно такое крохотное, это сердечко, что я еще не могу его слышать, но осознание этого заставляет меня понимать: в задницу Торна. В задницу Солливер Ригхарн. В задницу все, что может заставить волноваться мою малышку.
— Тебе нравится Бен? — спрашиваю я.
Глупо ждать ответа, но мне в пальцы опять ударяет легкими искрами. Она откликается на мои чувства, не на слова, но я думаю, что Бен ей нравится. Потому что иначе она не позволила бы мне к нему даже приблизиться. Она всегда откликается на сильные чувства и эмоции, а с Беном я ни разу не вспыхнула ледяным пламенем. И это хорошо. Это действительно хорошо, в сложившихся обстоятельствах — то, что надо.
