– Идут-идут! – крикнула Полина. В доме тут же поднялся переполох.
Зареченцы, соседи со всех концов Небывалого тупика, друзья Василисиной мамы весело заголосили и забегали по двору, выстраиваясь для приветственных ритуалов.
Полинин взгляд перескочил с жениха в светло-сером кафтане на Севу, который вошел в калитку следом. Дыхание на мгновение сбилось, ладони стали влажными. Ей по привычке захотелось сбежать, спрятаться куда-нибудь, но уже в следующий миг чувства переменились. Она таяла. Плыла в душном августовском солнце. Тонула в тягучем запахе яблок. Звонкий женский смех прямо под окном помог ей вынырнуть и выплыть, она встрепенулась и снова стала разглядывать Муромца. Он сильно отличался от всех остальных. То ли чувствовалась сила его магии, то ли мощь древнего рода – словно сейчас за ним незримо стояли все его предки. И когда он вошел, гости сначала замерли, а потом заулыбались, потянулись к нему, готовые принимать власть его харизмы, завладевшей теперь и Небывалым тупиком. Нетрудно было догадаться, к кому теперь станут прислушиваться местные жители. Семейство Муромцев и не подозревало, что приобрело сегодня целую армию поклонников.
Пройти дальше ему не дали. Полина узнала Катю, Оксану, Аленку, Арсения, неразлучных Вилкина с Мастером в странных пестрых нарядах с лентами и с посохами в руках. Все они что-то разыгрывали, двор хохотал. Митя оборачивался к друзьям, они совещались. Девушки льнули к Севе, позабыв, что нужно отвлекать жениха.
Наконец, Мите сунули расшитый мешок, он покопался в нем, вынул горстку самоцветов, и ряженые изумленно замерли. У Агафьи Муромец при этом было до смешного довольное лицо.
– Нам пора, – скомандовала Полина, подгоняя подруг. – Они почти прошли испытания!
– Вот уж нет, пусть и не надеются, – усмехнулась Маргарита, на бегу завязывая на платье бант. – Мы еще подумаем, отдавать ли им невесту.
Анисья наконец оторвалась от очередного письма, которое писала вот уже минут десять. С самого утра она злилась и хмурилась, но на расспросы подружек ответила лишь, что собиралась сделать Мите сюрприз, но ничего не получалось. Что именно – она не объяснила.
– Слишком не усердствуйте, – шепнула Василиса и накинула на голову старинное расшитое покрывало, которое передавалось в роду по наследству.
Полина еще раз оглядела ее. Волосы ее лежали крупными волнами, и только две тонкие пряди у висков парикмахер Милослав закрутил и сложил колечками, словно у нее вот-вот должны были проклюнуться из-под волос маленькие рожки. Такая прическа удивительно ей шла. Над ее кожей он тоже поколдовал, и теперь она таинственно мерцала, как у морянок перед Зелеными святками. Платье было сшито из нескольких слоев тончайшей ткани цвета лаванды. На свету оно становилось чуть прозрачным, однако складки двигались так причудливо, что ничего не удавалось под ними рассмотреть.
– Но зато никто не сможет отвести взгляда! – довольно сказал господин Ламанов, отдавая ей платье, словно именно это было его главной целью.
– Они там не одни! – воскликнула Полина, последний раз выглянув в окошко. – С ними Николай Долгорукий и его жена. Наверное, пришли поддержать Митю. Вот пусть и откупаются!
Анисья фыркнула и поспешила к выходу, а Ирина Станиславовна вдруг обмерла. Полина заметила, как она отступила к стене и с ее лица сошел весь цвет. Но времени на вопросы не осталось: Полина юркнула в дверь вслед за подругами и засеменила вниз.
Милослав, парикмахер Муромцев, так удачно подоспевший к сборам невесты по наказу Анисьи, поработал и с волосами ее подруг. Полина впервые после избавления от проклятия почувствовала себя донельзя хорошенькой в новом платье, расшитом нежными блестками, и, самое главное, с новой стрижкой, на которую теперь посматривали все в комнате. Она разволновалась от предстоящей встречи и убеждала себя, что именно от встречи с Митей, но, как только выбежала на крыльцо и почувствовала на себе пристальный взгляд черных глаз, снова куда-то поплыла.
* * *
Они высыпали на крыльцо, как драгоценные бусины из ларчика, – одна прекраснее другой. Сложно было представить такую разную красоту, но тем не менее все они были реальны – только руку протяни. Первой Сева увидел Маргариту: всю в черном, в сверкающих звездах, с горящим месяцем во лбу. Ее сила была – ночь и тьма, а вовсе не свет, но оттого больше не пугала ни темнота, ни даже смерть – все это воплотилось в язвительной, веселой девчонке с озорными глазами, которая стала ему близкой подругой, как бы он ни убеждал себя, что кроме Муромца близких друзей у него нет.
Следом вышла Анисья в малахитовом платье с узорами и в короне из камней, похожая на одну из диковинных ящерок Дивноморья. Высокая, крепкая, румяная. Солнце тотчас заиграло в ее кудрях.
Но разглядеть Анисью как следует не вышло: за ней уже мелькнули голубоватый проблеск платья и белый локоток. И вот наконец появилась Полина. Сева застыл. Судьба словно предложила ему еще раз взглянуть на нее такой, какой он ее впервые встретил, – с коротким русым каре, в тонком нежно-голубом платьице… Только теперь это платье было расшито тысячей перламутровых блесток, похожих на рыбьи чешуйки.
– Волосы! – беззвучно проговорил он, и она, прочитав по губам, заправила за ухо прядь и улыбнулась.
Они не виделись неделю. Полина оставалась в Заречье и мастерила украшения для кафе, а Сева перебрался в Росеник, чтобы помогать с подготовкой к свадьбе. Но до этого еще был целый месяц, который они провели вместе. Странный тягучий месяц, который сейчас показался сном. Полина восстанавливалась медленно и тяжело. Она спала сутками, а когда просыпалась, долго лежала без движения и глядела в пустоту. От еды ее тошнило. Проклятие оставило вместо себя сосущую пустоту, с которой нужно было научиться жить. Сева тоже не был здоров. Проклятые птицы исполосовали его тело шрамами, и те гноились, не заживали. От воспалений постоянно скакала температура, перед глазами плыло. И все же он стал выбираться из лазарета и все больше времени проводить в избушке Водяной колдуньи. Когда Полина спала, он смотрел на нее, осторожно брал за руку и открывал книгу, сначала проваливаясь в очередную историю, а потом и в сон. Старое кресло заменило ему кровать, и обратно в лазарет он уходил только для того, чтобы сильно не надоедать Маргарите. Но потом Маргарита уехала навестить родителей, испугавшись, что в ближайшее время не подвернется подходящего случая, и Сева стал засиживаться допоздна. В один такой вечер он заворочался на кресле, книга соскользнула с затекших коленей на пол, и слабый голос произнес:
– Иди сюда.
Он даже не помнил, как перебрался на Полинину кровать.
– У тебя жар, – сказал все тот же голос, и прохладные ладони ощупали его лицо, а потом что-то влажное коснулось лба. – Я позову целителя.
Он ничего не видел и тяжело засыпал. Наверное, целитель все-таки приходил, Сева помнил, как к его губам поднесли кружку с зельем, и еще помнил прикосновения Полининых пальцев и ее спасительный поцелуй на его пылающей коже. Проснулся он уже среди ночи в кромешной тьме, тесно прижатый к ней, и уткнулся носом в ее длинные, спутанные от долгого лежания волосы. Вопреки его давней уверенности, что спать с кем-то в одной кровати ему не понравится, это оказалось приятно и хорошо. Температура спала, но рубашка все еще была мокрой от пота. Надо было доковылять до душа, но шевелиться не хотелось. Сил хватало только на то, чтобы носом втягивать воздух и выталкивать его обратно через рот.
