– И мечтает жениться на Марьяне Долгорукой.
– Это для меня загадка, – признался Митя.
– Разве твоя мать не из рода Романовых?
– Да, – ответил Митя. – И ее союз с моим отцом – пример идеального брака, особенно в глазах всех остальных Романовых. Кажется, Николай собрался двинуться по ее стопам, только желанная невеста оказалась уже занята.
Ленты зашевелились, из-за них показалась Баба Луца с медной пиалой в руках. На ней было алое платье, напоминавшее легкий халат, второпях наброшенный на плечи и неплотно стянутый на поясе. Митя с Севой от неожиданности приоткрыли рты, забыв о теме разговора. Луца усмехнулась, присела перед ними, окунула палец в пиалу и прикоснулась к их лбам, оставив там маслянистые, пахнувшие сладким персиком следы. В следующее мгновение она исчезла, а перед глазами у обоих сад легонько покачнулся. Нонна обнесла всех маленькими чашечками. Митя глотнул пряного напитка, и в кончиках пальцев потеплело, по позвоночнику пробежал ток. Он закрыл глаза и погрузился в созерцание разноцветных переливов, вспыхивавших на фоне бескрайнего космоса. Ему показалось, что сам он вдруг стал полым и невесомым и разводы розового, персикового и бирюзового по очереди наполнили его пустую оболочку.
На подушках уже расселись другие воспитанники. Двое играли на арфах, остальные тянули мелодию голосом. Голоса приумножались, звучали громче и громче, и Митя вдруг понял, что может подпевать, словно мелодия проходила от земли к небу прямо сквозь него.
Счет времени потерялся, Мите казалось, что небо над ним давно потемнело и звезды, как в августе, сыпятся градом – хоть лукошко подставляй. Но когда он открыл глаза, среди пушистых облаков виднелась голубая лазурь. Он вспомнил себя маленьким, едва научившимся ходить. На один из первых праздников Коляды в родительском доме он был наряжен медвежонком, отец подбрасывал его на руках, а Митя рычал, приводя в восторг бабушек и тетушек. Только мама не смеялась. Маму он почему-то вообще не мог вспомнить.
Видение переменилось внезапно. Это была избушка в Заречье, его стол, заваленный книгами и берестой, его колени, руки, а перед глазами полыхало рыжим, дыхание срывалось, когда губы прикасались к обнаженному плечу, и приятная тяжесть чужого тела была такой невыносимо сладкой, что сводило живот. Под его пальцами разлетались в стороны пуговки и петельки черного платья: первая, вторая, третья, девятая, одиннадцатая. Одиннадцать пуговиц, ну что за пытка! И как это у них обоих получилось не грустить в ту ночь? Не думать о том, что наутро они расстанутся навсегда… Словно они сговорились провести последние часы так, чтобы никогда их не забыть… Да, так и вышло!
Он приоткрыл глаза. Среди лент танцевали девушки и парни в пестрых накидках. Сева лежал рядом, но голова его покоилась на коленях Милы. Мила перебирала его волосы и как будто что-то вплетала в них. Можно было принять Заиграй-Овражкина за спящего, но его выдавала рука: пальцы медленно скользили по полному бедру сидевшей рядом красавицы Нонны.
Ленты взметнулись вверх, и все семеро сестер Глазатых с хохотом повалились на гору подушек.
– Мы пришли за сказками Агаты! – заверещали они, перелезая через Муромца – кто-то из них даже умудрился чмокнуть его в нос, протискиваясь между Милой и Нонной и бросаясь подушками в танцующих.
– Вы в очереди? – спросила Мира, покосившись сначала на разомлевшего целителя, а потом на Муромца.
– Да, первые! – пробормотал Сева. – Как только она начнет принимать, мы тут же к ней.
Девчонки отпихнули подоспевшего Костю Романова и его друга Дениса и потащили Севу вниз с горы подушек. Он кое-как поднялся на ноги и очутился лицом к лицу с рыжей русалкой.
– А, чужа-ак, – протянула Агата, по-доброму сверкнув бездонными глазами. – Ну, устраивайся! Будешь слушать продолжение про колобка.
– Нет у колобка продолжения, вот что меня беспокоит, – нашелся он, и Агата хитро рассмеялась.
Она подвела его к узорчатому пледу, где в круге свечей восседала ее слепая сестра с альбомом в руках.
– Сейчас Леля нарисует то, что видит, и я расскажу тебе историю.
Сева улыбнулся, глядя, как хрупкая девчушка сосредоточенно водит карандашом по листу бумаги. Он уже видел там неровные круги, плавающие в небе над холмом, от них к земле потянулись темные штрихи. Но в конце концов она закрасила всю картинку черным. Агата взяла рисунок, покачала головой и закрыла глаза. Парни и девушки в ожидании попадали на подушки, отложили музыкальные инструменты и миски с виноградом, только продолжала плыть откуда-то из-за стволов и лент трепетная мелодия поющих чаш.
Агата подняла к Севе лицо. Глаза ее были закрыты, но между прозрачных, чуть рыжеватых бровей проступила складочка. Все вокруг подобрались, подсели ближе и навострили уши.
– Когда промолвит слово камень… – Голос Агаты дрогнул.
Слезами небо холм зальет.
Судьба планеты в ряд расставит.
Ты знай, что твой пришел черед.
Ты – тьма, что в страхе отвергают.
Ты – страх, что прячут под замок.
Ты – в нас, тобой душа сгорает.
Ты ветра вой и страшный рок.
Она расслабила пальцы, но Сева не спешил убирать руку. Он попытался мысленно повторить услышанное и с удивлением обнаружил, что слова уже застряли где-то внутри него, словно это был знакомый с детства стишок или считалочка.
Агата отстранилась.
– Не спрашивай, что это значит, – сказала она, и на ее лице появилось привычное мечтательное выражение. – Я не знаю, честно.
– Понимаю, – ответил Сева. – Ты проводник.
– Мы – проводники, – поправила Агата, показывая заштрихованную картинку. Леля довольно улыбалась, копируя выражение лица сестры.
– А для Муромца что-нибудь найдется?
Услышав вопрос, девушки подхватили под руки Митю и вытолкали вперед.
– О, найдется, конечно, – воскликнула Агата и заглянула в рисунок близняшки. – Садись, Митя. Тебя ждет сказка о Большой Медведице. Она ведь твоя покровительница, так?
На черном свитере Муромца и впрямь было вышито созвездие Большой Медведицы, но все же Севе показалось, что сестры имеют в виду другое.
– Да вроде бы… нет, – признался Митя.
– Не может быть, чтобы мы ошиблись, – ласково улыбнулась Агата. – Леля никогда не ошибается. Слушай сказку и вспоминай, кто она – Большая Медведица. Жила-была Медведица. Конечно, она не была медведицей в привычном смысле. Иногда она все же становилась человеком. Говорят, в огромном мировом лесу таких медведей рождается мало, и всем им поначалу приходится тяжело. И вот однажды Медведицу позвали на помощь. Помощь понадобилась на той стороне света, куда Медведица никогда не ступала. Говорили, там стоит вечный мрак и правят самые низменные чувства. Говорили, что люди там ради собственного величия готовы разрушить все что угодно. Они уничтожают живое, калечат природу и высасывают силы из земли. Но там родился Медвежонок, и Медведица не могла бросить его одного. Медвежонок не понимал, кто он. Не знал, как жить, будучи и человеком, и медведем одновременно. Он сходил с ума, мучил и себя, и других. Тогда Медведицу позвали на помощь. Научить его. Объяснить. Выходить. И она отправилась, хотя обещала никогда не ступать на ту сторону. Она провела долгое время в теле Медведицы, чтобы научить всему Медвежонка. Время для нее шло по-иному. Родные ждали ее и скучали. Они женились, заводили детей, даже умирали и все же надеялись на ее возвращение. Но Медведицы не бросают Медвежат, ведь это и есть их настоящие дети. Когда показалось, что она научила его всему, чему могла, и была готова отпустить его в мир, случилось непоправимое. Все это время мрак и законы другой стороны влияли на Медвежонка больше, чем слова Медведицы. Получив власть над обоими своими телами, он возомнил себя тем, кого будут бояться, за кем будут идти, кому будут подчиняться и перед кем захотят преклонить колени. Медвежонок вот-вот мог превратиться в Медведя и стать опасным. Тогда Медведице пришлось проучить его. Конечно, в драке Медведица одержала победу и дала Медвежонку понять, что, пока в ней теплятся силы, она не допустит его господства над людьми. В знак памяти о схватке она оставила себе его коготь. А еще коготь не давал ей забыть, в чем состоит ее настоящий долг. Медведица до сих пор ждет, когда же появится другой Медвежонок, чтобы она смогла передать ему свой талисман и возложить на его плечи борьбу за Свет. Она знает, как могут быть опасны Медведи, и не покинет этот мир, пока не найдет своего преемника.
