Щеку жгло, но эта боль отходила на второй план. Внутри поднималось что-то пострашнее, и с этим нужно было столкнуться. На трясущихся ногах она поднялась с унитаза и, держась за все поверхности, до которых только могла достать, проковыляла к раковине. Элис подняла голову и дернулась, увидев свое отражение в зеркале. На нее смотрело подобие Ирга: синее лицо, все в кровоподтеках и ссадинах. Глаза заплывшие, смотрящие на мир через узкие щелочки. По правой щеке от самого уголка глаза тянулась до подбородка ужасная отметина – набухший красный порез, который обещал стать отличным шрамом на всю оставшуюся жизнь. Губы, все в трещинах и свежей крови, едва двигались – Элис могла разглядеть на них следы зубов. Опухшее нечто никак не походило на ее прежнее лицо, а лиловые синяки вокруг носа, который только-только начал заживать, и вовсе добавляли к этой картине какого-то сюрреализма.
Элис дрожащими руками, дергаясь при каждом вздохе, стянула с себя грязную пижаму: на ней были следы крови – не только ее собственной, рвоты и грязи. Бурая, затвердевшая ткань царапала кожу, но ей так хотелось поскорей избавиться от этого напоминания, а еще лучше – сжечь все это прямо здесь и сейчас. Тело выглядело немногим лучше лица – кровоподтеки, стертые колени, запястья и вовсе представляли собой живое мясо. Про порез под грудью Элис даже не думала – шрамом меньше, шрамом больше, что уж там. И везде: на руках, на животе, на спине, на внутренней стороне бедер – везде бурыми, обличающими пятнами кожу покрывала засохшая кровь. Элис повело в сторону – она едва успела ухватиться за край раковины и унять бешено колотящееся сердце. Паника, внутри нее зрела паника, протягивала свои щупальца во все клеточки и готовила ее к самому худшему – воспоминаниям. Элис глубоко выдохнула несколько раз, услышав вопрос по ту сторону двери. Стараясь говорить как можно спокойней, она уверила Мару, что все в порядке, и двинулась к душевой кабине. Медленно переставляя ноги, стараясь фокусироваться на деталях вокруг, ведь едва Элис успевала закрыть глаза на секунду, как тут же всплывали лица ее мучителей, их поганые ухмылки и огромные напористые пальцы, которые гуляли по ее телу. Сделав просто неимоверное усилие над собой, она все же забралась в душ и тут же рухнула без сил на его пол. Элис дрожащей рукой с четвертого раза смогла нащупать кран и включить воду. Тысячи осколков боли врезались в лицо и живот – порезы жгло, но Элис больше это не волновало. Она притянула к себе гель для душа, взяла мочалку и принялась остервенело смывать с себя весь этот день. Вспышка – и вот ведут Эвана. Другая – и веревки сдирают ее запястья, а по рукам течет кровь. Вот нож скользит по ее лицу, а следом – по груди. И эти люди, они смеются, они трогают ее, – и она не может остановить, она не может смыть с себя их мерзкие прикосновения, их толчки внутри нее, ей больно, она не может, она снова сдается и ломается, трещит по хребту, выламывает ребра, но не может забыть, как ни старается…
– Тише, милая, тише…
Элис даже не заметила, как начала рыдать, как растерла и без того пораненную кожу до крови, как била уставшими руками по стенкам кабины, крича что-то неразборчивое. Она словно провалилась в транс, не ощущая реальности, только тонула в своих воспоминаниях. Сейчас ее гладила по спине Костра, сама заливаясь слезами и помогая смыть кровь. Она баюкала Элис, уверяла, что все наладится. Но Элис знала: как раньше уже не будет – и бурая вода, что стекала по ее коже, заворачиваясь воронкой на дне, только подтверждала это.
Элис плохо помнила, как ее вытаскивала Костра из душевой кабины – ни Стю, ни Мару она не подпустила. Как вытирала мягким большим полотенцем – бережно и аккуратно, что-то приговаривая своим теплым заботливым голосом. Как надевала на нее белье и длинную майку – где только такую достала, почти до колен! – и только тогда позволила Стю отнести ее обратно в кровать, где уже были свежие простыни и новое одеяло. Мара обработала все раны и порезы – с невероятной точностью и аккуратностью, не пропуская ни дюйма. Вот только Элис воспринимала все это через какую-то пленку, собственный купол – словно это происходило не с ней, а она наблюдала со стороны, ничего не ощущая и не чувствуя. Лишь на вопрос Мары, нужно ли ей обезболивающее и успокоительное, чтобы поспать, она положительно кивнула. И прошептала кровоточащими губами:
– И побольше.
Лекарства спасали от реальности, но не от кошмаров. Бесконечная мясорубка прошедшего дня сменялась яркими, живыми картинками, от которых хотелось орать и лезть на стенку, умирать раз за разом, но только не видеть это снова. Элис не могла вырваться из этого кромешного ада, она чувствовала каждое прикосновение к своему телу, видела глаза Эвана и пугающий взгляд Кэт, слышала выстрелы и плач Ветра. Все это выматывало и заставляло забиваться в свой кокон еще глубже, когда действие препаратов заканчивалось и приходилось открывать глаза. У Элис не было сил врать, не было смысла притворяться – поэтому она позволяла Маре видеть ее слезы, с которыми просыпалась каждый раз, и умоляюще просила хоть что-нибудь сделать, чтобы спать и не видеть снов.
Мара рассказывала про Вик и Акину, которые пришли в себя, что скоро приедут препараты и оборудование – и тогда они смогут полечить их всех на славу. Но Элис было все равно. То главное, что повредилось, нельзя было вылечить, и видеть кого-то ей хотелось меньше всего. Она отказывалась от еды, соглашаясь на долгие капельницы, и просила только об одном: найти средство от снов и никого не впускать в эти двери. Лин выселили из комнаты сразу же, как Элис привезли, а кроме Мары и – иногда – Стю никто так и не смог прорваться, за что Элис была безмерно благодарна. Она бы так и кочевала из одного кошмара в другой, если бы однажды, открыв глаза, не столкнулась с тем самым взглядом, который хотела увидеть меньше всего и который преследовал ее из раза в раз.
– Привет.
Он даже не шептал – сипел, сидя на кресле у ее кровати. Еще один близкий родственник Ирга, если судить по лицу – опухшее, синее, в безобразных кровоподтеках и ссадинах. Элис успела выхватить взглядом перевязанные белыми бинтами запястья до того, как он спрятал их под рукавами толстовки.
Элис облизала свои пересохшие губы, набрала воздуха в легкие, но так и не смогла сказать ни слова.
– Мара делает перевязку Астору, потом еще нужно Сэма глянуть и Вик – она в себя пришла давно, но сама понимаешь – пара пуль в теле никому еще добра не приносили. – Эван говорил тяжело, кромсая слова и теряя порой целые звуки. Он не смотрел Элис в глаза, все блуждая взглядом по покрывалу, по худым исколотым рукам, из которых торчали катетеры, но только не в лицо. – А я подкараулил момент, когда Стю отлучился, – по-другому к тебе не пробраться.
– Я не хотела никого видеть.
– Меня особенно, да? – Он поник, опуская голову ниже, боясь даже вдохнуть. Элис понимала, что он не виноват, что сейчас нужно его успокоить, но не могла. Он единственный, кто видел все то, что происходило там, он разделил ее боль, ее ужас, и теперь это стояло между ними стеной, словно заговори она – накроет с новой силой, и она уже не выплывет из этой боли.
– Ты не виноват.
– Только я и виноват, Элис. – И тут она заметила стертые костяшки, сбитые пальцы – видимо, наказывал себя Эван, как умел, словно мало ему было боли в том амбаре. – И перед тобой в первую очередь.
