На фоне такого обвала экономики и рынков странно видеть, как руководители крупнейших в стране публичных компаний, даже те, которые были выставлены за дверь, получают непристойно (иначе это не назовешь) щедрые компенсационные пакеты, которые, учитывая острейшую нехватку капитала, необходимого этим институтам просто для выживания, выплачиваются нашим федеральным правительством, или, если точнее, нашими налогоплательщиками, или, если еще точнее, нами. Мейн-стрит [обычные люди, народ] спасает Уолл-стрит от последствий ее же бесчестного поведения – это кажется не совсем справедливым, не так ли?
Но необузданная жадность, захлестнувшая нашу финансовую систему и корпоративный мир, заходит гораздо дальше денег. Непонимание того, что есть достаточно, подрывает традиционные ценности нашего общества, ведет к тому, что своекорыстие и жадность вытесняют общественный интерес, профессия уступает место бизнесу (деньги против служения обществу) и служение себе берет верх над служением другим. Когда мы забываем, что такое достаточно, мы сбиваемся с пути в остальных сферах нашей жизни, слишком часто склоняемся перед алтарем преходящего и бессмысленного и перестаем ценить то, что нельзя подсчитать, но что на самом деле является вечным. Поскольку мы никак не противостоим этим заблуждениям, они ведут к деградации нашего национального характера и ценностей. Вот почему по большому счету все мы несем ответственность за то, что Америка сбилась с пути, за воцарившийся в нашем обществе культ богатства и разрушение наших моральных устоев.
Акт веры
Несостоятельность нашей финансовой системы проявляется в предательстве фундаментальных принципов, на которые опирается инвестирование, в предательстве нашей веры. Парадоксально, но десять лет назад в своей книге «Взаимные фонды с точки зрения здравого смысла: новые императивы для разумного инвестора» (1999 г.) я написал о том, что «инвестирование есть акт веры» и расшифровал это лаконичное утверждение следующим образом: 1) веры в то, что руководители наших компаний обеспечат генерирование высоких ставок доходности на наши инвестиции, 2) веры в то, что американская экономика и финансовые рынки будут столь же успешно развиваться и дальше, и 3) веры в то, что наши профессиональные инвестиционные менеджеры будут добросовестными управляющими активами, которые мы им доверяем.
Как мы теперь знаем, эту веру очень часто предавали. Слишком многие из наших корпоративных лидеров – сначала в печально известных Enron, WorldCom и им подобных, а сегодня в банковской и инвестиционно-банковской отрасли – утратили наше доверие в результате того, что ставили собственные корыстные интересы выше интересов своих акционеров/собственников. Наша экономика переживает самую глубокую рецессию со времен Великой депрессии. Наши фондовые рынки упали до уровней, которых мы не видели с 1996 г., сведя на нет заработанную почти за 12 лет доходность. (Оставим пока в стороне тот факт, что эта доходность в немалой степени была следствием «иррационального изобилия» и представляла собой «призрачный доход», фактически обреченный на исчезновение.) А наши профессиональные инвестиционные менеджеры, вместо того чтобы действовать как долгосрочные инвесторы – быть добросовестными управляющими нашими активами и действовать как благоразумные фидуциары в интересах инвесторов взаимных и пенсионных фондов, которым они обязаны служить, превратились в краткосрочных спекулянтов, биржевых трейдеров, ставящих свою выгоду выше выгоды своих клиентов.
Отцы кризиса
Вина за несостоятельность нашей капиталистической системы лежит на очень многих. И хотя, как говорится, «у победы тысяча отцов, а поражение – всегда сирота», у поражения, которое было нанесено инвесторам во время последнего разрушительного финансового кризиса, есть тысяча отцов: Федеральная резервная система, которая слишком долго сохраняла слишком низкие процентные ставки после обвала фондового рынка в 2000–2002 гг. и не сумела вовремя навести дисциплину в сфере ипотечного кредитования; наши банки и инвестиционные банки, которые создали и продали на триллионы долларов невероятно сложных и рискованных ипотечных ценных бумаг плюс еще на десятки триллионов долларов других производных инструментов (в основном кредитных дефолтных свопов). Они также повинны в сегодняшнем засилье всех этих токсичных деривативов, которые держатся на высоколевереджированных балансах наших компаний, иногда в пропорции 33 к 1 и даже больше. Только подумайте: снижение стоимости активов на незначительные 3 % съедает 100 % акционерного капитала.
Эти финансовые институты принесли нам «секьюритизацию», перепродавая кредиты под непроверенные финансовые инструменты и разрывая традиционную связь между кредитором и заемщиком. В результате стимул требовать подтверждения кредитоспособности со стороны заемщиков фактически исчез, так как банки ссужали деньги и сразу же продавали эти ссуды новым облигационным фондам. В банковском деле мы ушли далеко, очень далеко от той схемы местного кредитования на основе финансовой честности и репутации заемщика, которую мы видели в кинофильме «Эта удивительная жизнь». (Помните Джимми Стюарта в роли Джорджа Бейли и Лайонела Берримора в роли злого банкира Поттера?)
Нашим регуляторам рынка тоже есть много за что ответить: Комиссия по ценным бумагам и биржам на удивление равнодушно отнеслась к своей неспособности вовремя распознать, что происходит на финансовых рынках. Комиссия по фьючерсной биржевой торговле допустила, чтобы торговля деривативными инструментами и их оценка осуществлялись без надлежащей прозрачности, не требуя пролить на них солнечный свет полного раскрытия информации и не беспокоясь о способности контрагентов выполнить свои финансовые обязательства, если вдруг что-то пойдет не так.
И давайте не забывать про конгресс, который практически задним числом переложил ответственность за регулирование рынка деривативов на Комиссию по фьючерсной биржевой торговле. Конгресс допускал – и даже поощрял – принятие риска нашими финансировавшимися государством (а теперь фактически принадлежащими государству) институтами, такими как Fannie Mae и Freddie Mac, позволяя им выходить далеко за рамки своих финансовых возможностей и снижать стандарты кредитования. Конгресс также похоронил закон Гласса – Стиголла, действовавший с 1933 г., который запрещал банкам одновременно заниматься традиционной коммерческой и инвестиционной банковской деятельностью, – разделение функций, которое более 60 лет служило национальным интересам.
Нашим аналитикам по ценным бумагам тоже есть за что держать ответ. Например, за почти единодушное игнорирование колоссальных кредитных рисков, которые брало на себя новое поколение банкиров и инвестиционных банкиров, в погоне за ростом прибылей для своих организаций, забывших про какую бы то ни было безупречность своих бухгалтерских балансов. Среди виновных – и кредитные рейтинговые агентства, присваивавшие рейтинги AAA секьюритизированным кредитам в обмен на огромные гонорары, которые охотно платили им благодарные эмитенты этих инструментов, нуждавшиеся в таких рейтингах для того, чтобы продавать свои мусорные облигации на рынке. (Это называется «конфликтом интересов».)
Да, ответственность за произошедшее лежит очень на многих, но в первую очередь виноваты все мы, американская общественность, с нашим ненасытным желанием «большего» и нашими растущими аппетитами, вынуждающими нас жить не по средствам, не думая о благосостоянии общества.
