Эта прописная истина как нельзя более актуальна сегодня. Изменения в природе и структуре наших финансовых рынков и радикальное изменение его участников делают шокирующие и неожиданные аберрации рынка еще более вероятными. Вспомните о тех резких скачках, которые мы наблюдали в последние несколько месяцев. Если в прежние годы дневные изменения уровня цен на фондовом рынке превышали 2 % всего три или четыре раза в год, то лишь за один последний месяц мы видели восемь таких скачков. Как ни странно, в четырех случаях цены прыгнули вверх, а в четырех случаях – рухнули вниз. Если исходить из прошлого опыта, вероятность такого сценария была равна нулю.
Поэтому первый – и самый важный – момент, который я хочу акцентировать сегодня, состоит в том, что мы абсолютно неправильно применяем законы вероятности к нашим финансовым рынкам. Дело в том, что, если какое-либо событие никогда прежде не происходило на рынке, нет никаких причин полагать, что это событие никогда не произойдет в будущем. Образно говоря, если до сих пор мы видели только белых лебедей, это не значит, что черных лебедей в природе не существует.
«Черный понедельник» был как раз таким «черным лебедем», но в отличие от своего предшественника в 1929 г. он не стал предвестником самой глубокой депрессии в истории Соединенных Штатов. Как ни парадоксально, как раз наоборот – «черный понедельник» стал предвестником самого мощного бычьего рынка в нашей истории. Термин «черный лебедь», как, вероятно, известно большинству из вас, взят мной из одноименной книги Нассима Талеба
[93]. Он выделяет три ключевые характеристики событий типа «черный лебедь», которые случаются не только в экономике, но и в нашей частной жизни:
1. Оно необычно и лежит за пределами наших ожиданий. (Редкость.)
2. Последствия этого события крайне велики. (Значительные последствия.)
3. Несмотря на нерядовой характер этого события, человеческая природа заставляет нас придумывать ему такие объяснения, что задним числом оно выглядит объяснимым и предсказуемым. (Ретроспективная предсказуемость.)
Таким образом, у «черного лебедя» есть три отличительные черты: редкость; значительные последствия; ретроспективная предсказуемость. Все вместе они определяют наступление события, которое считалось невозможным или по меньшей мере маловероятным. Кроме того, как отмечает Талеб, у «черного лебедя» есть и обратное определение: ненаступление события, которое считалось высоковероятным. Жизнь полна «черных лебедей»!
Но между тем сегодня, как мне кажется, мало кто обеспокоен возможностью того, что те «высоковероятные» события, наступления которых мы ожидаем на наших финансовых рынках в ближайшие месяцы (или годы), могут не наступить. На самом деле, несмотря на недавние потрясения и обвалы на фондовом рынке и рынке облигаций, большинство участников рынка, кажется, уверены в том, что будущие доходности будут походить на доходности в прошлом. Только время покажет, не войдет ли в историю нашего фондового рынка очередной «черный лебедь», пока что скрывающийся за горизонтом.
Как бы там ни было, тот факт, что события типа «черных лебедей» могут происходить и происходят в нашей финансовой системе, имеет большое значение для нашего представления о рисках. Хотя мы склонны искать подтверждение тому, во что верим (предвзятость подтверждения), на самом деле нам нужно делать прямо противоположное – искать то, что может доказать нашу неправоту. К сожалению, мы с гораздо большей уверенностью можем сказать, что является неправильным, чем то, что является правильным. И тем не менее мы продолжаем смотреть вперед с парадоксальной уверенностью в том, что прошлое является предвестником будущего, и исходить из предположений, что характерные для прошлого вероятности сохранятся и в будущем.
Идея искать доказательства, опровергающие наши убеждения, выходит далеко за рамки финансовых рынков. Она затрагивает саму природу нашего знания. Ключевым вопросом для выдающегося британского философа сэра Карла Поппера, известного своей метафорой «черный лебедь», был вопрос: «Что, если бы наука шла не от наблюдения к теории? Что, если бы было наоборот?» В своей статье в New Yorker
[94] журналист Адам Гопник так излагает рассуждения Поппера: «Сколько бы белых лебедей мы ни наблюдали, это ни в коей мере не доказывает, что все лебеди белые. Но достаточно единственного черного лебедя, чтобы доказать обратное… Наука, считает Поппер, движется вперед, опираясь не на эмпирические наблюдения, подтверждаемые положительной проверкой, а на сделанные наугад предположения, которые получаются путем обобщения имеющихся данных, но всегда проверяются и уточняются посредством фальсификации (т. е. доказательства того, что гипотеза является неверной)».
«Только сознательное, целенаправленное стремление к фальсификации теории через ее опровержение посредством единственного решающего эксперимента» (или «черного лебедя»), по мнению Поппера, «позволяло науке двигаться вперед и приобретать объективное знание». Но между тем большинство из нас – касается ли это наших убеждений в инвестировании, политике или других сферах жизни – делают прямо противоположное: мы ищем факты, которые подтверждают наши убеждения (феномен предвзятости подтверждения), а не факты, которые могли бы их опровергнуть.
Свет, пролитый Фрэнком Найтом
Но на рынках немногие теории подвергаются подобной фальсификации – сознательному опровержению, и мы продолжаем оперировать прогнозами и вероятностями. Но вероятность – скользкое понятие, когда речь идет о финансовых рынках. Мы используем термин «риск» слишком небрежно, а «неопределенность» – слишком редко. Впервые разделение между риском и неопределенностью было проведено известным экономистом, профессором Чикагского университета Франком Найтом, который изложил свои идеи в знаменитом труде «Риск, неопределенность и прибыль»
[95], причем сделал это, скажем так, без намека на неопределенность.
Вот что написал Найт:
…неопределенность в том смысле, какой ей придается в данной книге, радикально отличается от привычного представления о риске. До сих пор эти понятия никогда не были должным образом разделены. Термином «риск», столь вольно употребляемым и в повседневной речи, и в экономических дискуссиях, на самом деле обозначают две вещи, которые… резко отличаются друг от друга. Существенно, что в одних случаях «риск» означает некое количество, доступное измерению, в то время как в других случаях это нечто совсем иного рода. Оказывается, измеримая неопределенность, или собственно «риск», настолько отличается от неизмеримой, что по существу вообще не является неопределенностью.
Найт продолжает:
