Она пригладила волосы, достала платочек и стерла со щеки грязь.
– Господи, не удивительно, что ты не захотела впустить его в дом. Я просто пугало.
– Ты много работала, мамочка, – я взяла ее расческу и начала расчесывать ей волосы.
Она заметно расслабилась и улыбнулась.
– Как прошел твой день? Как дела в школе? Ты доделала домашнюю работу?
Не удивительно, что ей понравился Эллиотт. Она тоже стала изъясняться одними вопросами.
– Все хорошо, и, да, доделала. Только геометрию.
Мамочка фыркнула.
– Только геометрию, – она скопировала мой небрежный тон. – Я едва могла решить простое уравнение по алгебре.
– Это неправда, – возразила я.
– И то благодаря твоему отцу… – она замерла, и ее взгляд стал отсутствующим.
Я отложила расческу и вышла из комнатки. Прошла по коридору, спустилась вниз по лестнице, ища, чем бы заняться. Мамочка расстроилась и теперь будет сидеть у себя до конца дня. Она целыми днями делала вид, что все прекрасно, но время от времени речь неизбежно заходила о папе. Каждый раз это становилось для нее тяжелым ударом, она погружалась в воспоминания и уходила к себе. Я же оставалась: прибиралась, готовила, беседовала с гостями. Делила время между чтением книг и попытками поддерживать порядок в этом доме. Несмотря на то что гости у нас появлялись редко, работы в гостинице хватало. Тут и два сотрудника на полной ставке справились бы с трудом. Порой вечерами я радовалась, когда мамочка закрывалась у себя, предоставив мне делать всю работу. Погружаясь в дела, я обретала душевный покой.
Хлопнула дверь и на верхней лестничной площадке появилась Поппи.
– Кэтрин!
Я побежала вверх по ступенькам, обняла ее и держала, пока та захлебывалась рыданиями.
– Папочка опять уехал!
– Мне жаль, – пробормотала я, покачивая ее.
Иметь дело с Поппи было приятнее, чем с ее отцом. Дюк был громогласным сердитым человеком, вечно на всех орал и постоянно был занят. Общаться с таким жильцом то еще удовольствие. Когда Дюк был поблизости, Поппи вела себя очень тихо. Мамочка тоже помалкивала, предоставляя мне с ним разбираться.
– Я останусь с тобой, пока он не вернется, – пообещала я.
Поппи кивнула и уткнулась лбом мне в грудь. Я сидела вместе с ней на красной потертой ковровой дорожке, покрывавшей ступеньки лестницы, пока не пришло время укладывать ее спать. Я подоткнула ей одеяло.
Я не знала, будет ли Поппи здесь утром, но решила, что нетрудно приготовить ей что-то сладкое на завтрак, а еще сделать омлет для Дюка. Я спустилась в кухню и стала готовиться к утру. Если я собиралась в школу, готовила мамочка.
Помыв и убрав в холодильник свежесрезанные помидоры, лук и грибы, я снова поднялась по лестнице.
У мамочки бывали хорошие и плохие дни. Сегодняшний день получился ни то ни се. Бывало и похуже. У мамочки не хватало сил, чтобы управлять гостиницей. Я до сих пор не понимала, каким образом удерживаю нас на плаву. Но если сосредоточиться только на том, чтобы продержаться один день и дожить до следующего, масштаб проблемы становится неважен, главное – это переделать все дела на сегодня.
Я приняла душ и через голову натянула на себя пижаму. Пижамными штанами я пренебрегла, было слишком жарко, чтобы их надевать, а потом забралась в постель.
В тишине дома раздалось хныканье Поппи. Я замерла, выжидая, уснет ли она или встанет и отправится бродить по коридору. По ночам ей было тяжело находиться в доме, и я задумалась, как она жила, когда ее не было в гостинице: грустила ли она, боялась чего-то, чувствовала одиночество или пыталась забыть, как жила здесь, на Джунипер-стрит. Из тех немногих рассказов, что мне удалось из нее вытащить, я знала, что матери у Поппи нет. Ее отец, Дюк, наводил на девочку ужас. Девочка оказалась в замкнутом круге: она то ехала вместе с отцом в машине, когда тот переезжал с места на место, то подолгу оставалась одна, порой даже на несколько дней, из-за того, что отец работал. Больше всего она любила проводить время в гостинице, но это был лишь маленький кусочек ее жизни.
Мысли о завтрашнем дне в школе вытеснили из моей головы тревогу о Поппи. Теперь придется работать еще усерднее, чтобы держать людей подальше от нас, и прикладывать еще больше усилий, чтобы держать Эллиотта подальше от дома. На Джунипер-стрит мы с ним были единственными ребятами одного возраста. Если не считать Тэсс и одного дошкольника, на нашей улице было полно пустых домов, а в других обитали пенсионеры, чьи дети и внуки жили за полстраны отсюда. Избегать или игнорировать Эллиотта будет не так просто.
Возможно, он быстро станет популярным и уже не захочет дружить со мной. Вероятно, он станет называть меня странной и плевать мне на волосы, как некоторые мои одноклассники. Наверное, этим Эллиотт упростит мне задачу, и я легко его возненавижу. Засыпая, я надеялась, что так все и будет. Ненависть делает одиночество проще.
Глава седьмая
Кэтрин
Короткие белые веревочки, привязанные к потолочному вентилятору, слегка покачивались в такт негромкому гудению, раздававшемуся в недрах школьной вентиляционной системы. Веревочки призваны были показать, что система кондиционирования работает – и она работала, правда, не очень хорошо.
Скотти Нил согнулся пополам, потянулся так, что достал до моей парты, потом издал тяжкий вздох. Он задрал подол своей футболки и утер им пот с покрытого алыми пятнами лица.
Теперь мои волосы отросли ниже плеч, но сегодня я собрала их в пучок на макушке. Короткие волоски на затылке щекотали мокрую от пота шею, и я пригладила их, чтобы не мешали. Другие ученики тоже беспокойно ерзали на стульях, изнемогая от зноя.
– Мистер Мейсон, – простонал Скотти. – Можно нам настольный вентилятор? Воды? Хоть что-нибудь?
Мистер Мейсон промокнул лоб носовым платком и уже в десятый раз поправил очки на узком носу.
– Это хорошая идея, Скотти. Перерыв на воду. Воспользуйтесь фонтанчиком за углом. На пути отсюда и до фонтанчика расположены другие классы, и в них идут занятия. Я хочу, чтобы соблюдалась тишина и чтобы вы вернулись через пять минут.
Скотти кивнул, ножки стульев заскрипели, двигаясь по приглушенно-зеленой плитке. Все встали и направились к дверям, совершенно не заботясь о соблюдении тишины. Минка прошла мимо меня, ее вьющиеся волосы почти свернулись тугими локонами. Она бросила на меня сердитый взгляд через плечо. Все еще сердилась, что я бросила их с Оуэном два года назад.
Мистер Мейсон поглядел на гомонящих учеников, закатил глаза, а потом заметил меня, единственную ученицу, оставшуюся в классе.
– Кэтрин?
Я подняла брови, показывая, что внимательно его слушаю.
– Ты разве не хочешь пить? – он помахал рукой, уже зная ответ. – Ах, этот цирк. Я понял. Тогда сходи к фонтанчику, когда все остальные вернутся, хорошо?
