Минка и Оуэн были моими единственными друзьями еще с первого класса. Нас всех тогда заклеймили чудаками. Рыжие волосы и веснушки Минки принесли ей немало горя, но в шестом классе она организовала команду поддержки, и это добавило ей очков в глазах окружающих. Оуэн проводил большую часть времени перед телевизором, играя в видеоигры, но его истинной страстью была Минка. Бедняга был обречен навечно остаться ее лучшим другом, и мы все делали вид, будто он вовсе не влюблен в нее.
– Итак, это ведь будет нетрудно, правда? – спросил папа.
– Что?
– Книги.
– Ах, – я вернулась в настоящее. – Да, это легко.
Папа покосился на мой рюкзак.
– Лучше убери это. Мамочка устроит скандал, если споткнется о твои вещи.
– Все будет зависеть от того, в каком настроении она вернется домой, – проворчала я, но рюкзак подняла и прижала к груди.
Папа всегда спасал меня от мамочки.
Я посмотрела на лестницу. Солнечные лучи лились в окно, расположенное в конце коридора. Пылинки танцевали в ярком свете, и, глядя на них, я чувствовала себя так, словно стоит затаить дыхание. Воздух был спертый и застоявшийся, как обычно, но из-за жары дышать было еще тяжелее. Капля пота скатилась по моей шее и мгновенно впиталась в хлопковую рубашку.
Поднявшись по лестнице, деревянные ступеньки которой жалобно скрипели, хотя мой вес не превышал пятидесяти килограммов, я прошла в свою комнату и положила рюкзак на узкую кровать.
– Кондиционер работает? – спросила я, сбегая вниз по лестнице.
– Нет. Выключил, уходя из дома, чтобы не увеличивать наши счета.
– В доме совершенно нечем дышать.
– Я только что включил кондиционер, сейчас станет попрохладнее, – папа глянул на висевшие на стене часы. – Твоя мамочка вернется через час. Давай-ка поторопимся.
Я схватила яблоко из стоявшей на столе миски, откусила кусок и стала жевать. Наблюдала, как папа засучивает рукава и идет к раковине, чтобы вымыть руки после рабочего дня. Похоже, сегодня они были особенно грязные – он мыл их очень долго.
– Папа, у тебя все хорошо?
– Конечно.
– Что на ужин? – невнятно произнесла я, хрустя яблоком.
– Это ты мне скажи. – Я состроила гримасу, и папа рассмеялся. – Мое коронное блюдо: курица чили с белой фасолью.
– Сейчас слишком жарко для чили.
– Ладно, тогда как насчет тако со свининой?
– Не забудь кукурузу, – напутствовала его я, выбросила огрызок в ведро и тоже подошла к раковине.
Открыв горячий кран, я наполнила раковину, налила в нее моющего средства и, слушая, как в кухне булькает и пузырится вода, прошлась по комнатам первого этажа, собирая грязную посуду. Проходя через гостиную в дальней части дома, я выглянула в окно, высматривая мальчишку. Он сидел под дубом и смотрел на поле, расположенное за нашим домом, сквозь объектив своего фотоаппарата.
Интересно, как долго он собирается торчать здесь?
Мальчишка вдруг повернулся и посмотрел прямо на меня, направил фотоаппарат на окно и сделал снимок, после чего опустил камеру и снова уставился на меня. Я попятилась, не понимая, смущена или напугана.
Вернувшись в кухню, я опустила собранную посуду в раковину и принялась ее отмывать. Вода плескала мне на рубашку, и пока я расправлялась с посудой, папа замариновал буженину и поставил ее в духовку.
– Значит, для чили сейчас слишком жарко, но работающая духовка тебя не смущает, – поддразнил меня папа. Он повязал на талии мамочкин фартук. Его желтая ткань в цветочек была почти того же цвета, что и обои с узором на стенах комнат первого этажа.
– Выглядишь как стиляга, папа.
Он проигнорировал мою издевку, открыл холодильник и взмахнул рукой, точно фокусник.
– Я купил пирог.
Морозилка натужно загудела, борясь с притоком теплого воздуха. Холодильник, как и сам дом со всей его обстановкой, был в два раза старше меня. Папа говорил, что вмятина на его двери, в нижней ее части, добавляет холодильнику шарма. На некогда белых дверцах пестрели многочисленные магниты, привезенные из мест, в которых я никогда не бывала. В некоторых местах темнели следы от стикеров, которые мамочка прилепила еще ребенком, а повзрослев, отодрала. Этот холодильник напоминал мне нашу семью: невзирая на внешность, все части работали слаженно и никогда не сдавались.
– Пирог? – переспросила я.
– Дабы отпраздновать твой последний день в девятом классе.
– Это действительно повод для торжества. Целых три месяца без Пресли и ее клонов.
Папа нахмурился.
– Дочка Брубейкеров все еще тебя достает?
– Пресли ненавидит меня, папа, – сказала я, надраивая тарелку, – и всегда ненавидела.
– О, а я помню времена, когда вы были подружками.
– В детском саду все друг с другом дружат, – проворчала я.
– Как по-твоему, что же случилось? – спросил папа, закрывая холодильник.
Я повернулась к нему. Меня совершенно не прельщала перспектива шаг за шагом вспоминать, как менялось отношение Пресли ко мне.
– Когда ты купил пирог?
Папа захлопал глазами и передернул плечами.
– Что, золотце?
– Ты что, взял выходной?
Папа улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой, совершенно не отражавшейся в его глазах. Он пытался защитить меня от чего-то, с чем, по его мнению, пятнадцатилетняя девушка не справится.
Грудь сдавило нехорошее предчувствие.
– Тебя уволили.
– Время сейчас такое, малышка. Цена на нефть снижается уже несколько месяцев подряд. Из семидесяти двух сотрудников нашего отдела пока уволили только меня, но завтра сокращений будет больше.
Я уставилась на тарелку, наполовину утопленную в мыльной воде.
– Ты не просто один из семидесяти двух человек.
– Мы прорвемся, принцесса. Обещаю.
Я смыла с рук пену, посмотрела на часы и поняла, почему папа беспокоился о времени. Скоро вернется мамочка, и ему придется все ей рассказать. Папа всегда защищал меня от нее, а я неизменно старалась делать то же самое для него, но на этот раз у меня не получится смягчить ее гнев.
А мы только начали привыкать к тому, что, сидя за ужином, мамочка снова смеется, вместо того чтобы обсуждать неоплаченные счета.
Я поставила чистую тарелку на стол.
– Я тебе верю. Ты что-нибудь найдешь.
Отец похлопал меня по плечу, и его широкая ладонь показалась мне очень мягкой.
– Конечно найду. Заканчивай с посудой и вытри столы, а потом вынеси мусор, хорошо?
Я кивнула и прижалась к нему, а он чмокнул меня в щеку.
