– Ты часто так делаешь? Выпускаешь пар?
– В последнее время нечасто. Раньше я часто бил кулаком по дверям. Тетя Ли пригрозила, что больше не позволит мне приезжать к ней на лето, если я сломаю еще хоть одну дверь. Она научила меня управлять своим гневом, направлять его в другое русло. Тренировки, футбол, фотографирование, помощь дяде Джону.
– Почему ты так злишься?
Эллиотт покачал головой, сердито выдохнул.
– Если бы я знал. Просто на меня находит. Теперь я гораздо лучше справляюсь с приступами гнева.
– Не могу представить тебя злым.
– Я стараюсь держать себя в узде. Мама говорит, что я слишком похож на своего отца. Уж если разозлюсь, то по-крупному.
Казалось, эта мысль его нервирует.
Эллиотт сел на кровать рядом со мной, и я удивленно покачала головой. На фотографиях было запечатлено так много эмоций, и все они отражались на моем лице. Злость, скука, грусть, глубокая задумчивость. Столько воспоминаний о моей жизни оказалось помещено на фотобумагу.
– Поверь мне, теперь, в восемнадцать лет, я понимаю, что нельзя было фотографировать человека без его согласия. С радостью отдаю все эти снимки тебе. Я никогда и никому их не показывал. Просто… в десять лет я думал, что в мире нет никого прекраснее тебя, и до сих пор так считаю. Поэтому я и вернулся, как и сказал Мэдисон.
– Потому что считаешь меня красивой?
– Потому что любил тебя почти половину своей жизни.
Я повернулась и посмотрела в зеркало, висевшее на стене за столом Эллиотта. Мои рыжеватые волосы отросли на десять дюймов с тех пор, как Эллиотт впервые сфотографировал меня. Я выглядела как молодая женщина, а не как девочка. Глаза скучного зеленого цвета. Я была совершенно обычной, а не той красавицей, которую описал Эллиотт.
– Эллиотт… Я не вижу того, что видишь ты. И в этом я не одинока.
– Думаешь, именно поэтому неуверенные в себе девушки вроде Пресли и ее подружек так сильно тебя достают? Потому что ты невзрачная? Потому что ты скучная? Обыкновенная?
– Я невзрачная, скучная и обычная, – сказала я.
Эллиотт подвел меня к зеркалу и заставил снова посмотреть на мое отражение. Он был на голову выше меня и, если бы захотел, мог бы уткнуться подбородком мне в макушку. Его бронзовая кожа резко контрастировала с моей бледной кожей; по сравнению с моими светлыми прядями его прямые темные волосы напоминали напечатанные слова на книжной странице.
– Если ты не видишь этого, то поверь мне. Ты прекрасна.
Я снова посмотрела на себя.
– Четвертый класс? Ты серьезно? Я в то время была голенастая и зубастая.
– Нет, у тебя были шелковистые светлые волосы, нежные пальцы, и твои глаза светились жизнью.
Я повернулась к нему и запустила руки ему под рубашку.
– Когда я была маленькой, мои волосы были светлее, жаль, что они потемнели.
Эллиотт напрягся. Мои руки на его голой коже застали его врасплох.
– Твои… твои волосы идеальны такими, какие они есть. – Он был теплым, твердые мышцы его спины напрягались под моими ладонями. Он наклонился, его мягкие губы прижались к моим. Я шагнула назад, к кровати, и Эллиотт замер.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Пытаюсь сделать так, чтобы нам было удобнее?
Он улыбнулся.
– Теперь ты говоришь вопросами.
Я хихикнула, притягивая его к себе.
– Заткнись.
Эллиотт сделал несколько шагов, все его тело отреагировало, когда я раздвинула губы и поцеловала его. Я откинулась назад, Эллиотт последовал за мной, опершись одной рукой о матрас, так что мы аккуратно опустились на кровать. Его грудь прижалась к моей, и я потянулась вниз, чтобы поднять нижний край его рубашки.
Оглушительно хлопнула входная дверь.
Эллиотт подпрыгнул, потирая затылок.
– Это дядя Джон и тетя Ли, – пробормотал он.
Я села, не зная, куда деваться от смущения.
– Все равно мне пора вернуться домой. Ты должен пойти на вечеринку. Я хочу, чтобы ты пошел.
Эллиотт выглядел обескураженным.
– Ты уверена?
Я кивнула.
– Я приму душ, а потом провожу тебя домой. Хочешь горячего шоколада или еще чего-нибудь, пока ждешь?
Я покачала головой.
– Вернусь через секунду.
Он взял чистую одежду и скрылся в ванной, построенной его дядей Джоном. Зашумела вода в душе, из щели над дверью ванной повалил пар.
Я присела на кровать Эллиотта, постаравшись не сдвинуть лежавшие на ней фотографии. На некоторых снимках я была в поле, шла по тротуару или сидела в нашем дворе, но на большинстве фотографий я сидела на качелях на крыльце дома, а над моим плечом темнели окна дома на Джунипер-стрит. На этих фотографиях я никогда не улыбалась, мое лицо неизменно оставалось задумчивым, даже если в кадре рядом со мной находился отец.
Вода в душе перестала течь. Через несколько минут дверь открылась и появился Эллиотт, одетый в джинсы, кроссовки и толстовку, на груди которой красовалась эмблема футбольной команды школы Дубового ручья. Он улыбался от уха до уха, и на его щеках появились ямочки.
– Ты хорошо пахнешь, – сказала я, обнимая его.
Эллиотт обнял меня в ответ, и меня окутало ароматное облако: гель для душа и мята. Он наклонился, поцеловал меня, и его длинные мокрые волосы накрыли меня шелковистым шатром. Эллиотт взял меня за руку и повел к лестнице, но потом остановился и снова поцеловал.
– Что такое?
– Я шесть лет пытался набраться смелости, чтобы заговорить с тобой, а потом еще две года пытался к тебе вернуться. Достаточно, ладно? Больше я не собираюсь проводить лето без тебя.
Я улыбнулась.
– Что? – спросил Эллиотт.
– Мне нравится, что теперь ты заканчиваешь предложения уверенно, без вопросительной интонации.
Он сжал мою озябшую руку большой теплой ладонью.
– Идем. Отведу тебя домой, пока еще не поздно.
Вместе мы прошлись по Джунипер-стрит, считая, сколько фонарей погасло и сколько еще горит. Эллиотт посмотрел в небо и подтвердил, что в темноте лучше видны звезды.
Мы прошли мимо пустующего участка Фентонов, и на этот раз Эллиотт зашел во двор и довел меня до крыльца.
– Тебе было весело сегодня? – спросила я, предусмотрительно понижая голос. В гостинице было темно, и я надеялась, что никто не зажжет свет в доме, пока Эллиотт так близко.
Эллиотт накрутил на палец прядь моих волос.
– Жаль, что ты не идешь со мной.
Впервые в жизни мне захотелось попасть на вечеринку. Вообще-то, я отправилась бы куда угодно, если в результате смогла бы еще хоть час провести рядом с Эллиоттом. Превозмогая себя, я покачала головой.
