– Почему ты перестала их впускать?
– Я не могла впустить в дом никого.
– Знаю, я не должен спрашивать, почему…
– Тогда, прошу, не спрашивай.
Он улыбнулся, взял меня за руку, и наши пальцы переплелись.
– Эллиотт?
– Что?
– Тебе никогда не казалось, что твоя жизнь стала бы проще, если бы ты меня не любил?
– Никогда. Ни разу, – Эллиотт прислонился спиной к изголовью, притянул меня к себе и уткнулся подбородком в мою макушку. – Уж это я могу тебе пообещать.
* * *
– Кэтрин! – раздался внизу голос Поппи.
– Иду! – крикнула я в ответ, несколько раз провела щеткой по волосам и поспешно сбежала вниз по лестнице. Утро понедельника всегда очень суматошное, особенно когда в гостинице находилась Поппи.
При виде Поппи я улыбнулась: она сидела на полу в кухне, одетая в ночную рубашку. Вид у нее был грустный, и быстро стало ясно, почему.
– Сегодня утром нет завтрака? – спросила я, оглядываясь по сторонам.
На столе стоял поднос, на котором лежали засохшая половинка бутерброда с ветчиной и веточки от винограда; не было ни яиц, ни сосисок, ни даже тостов.
Поппи покачала головой, ее кудряшки запрыгали из стороны в сторону.
– Я хочу есть.
Я нахмурилась.
Мамочка впервые пропустила завтрак с тех пор, как открылась гостиница.
– Как ты спала? – спросила я, уже зная ответ.
Под глазами у Поппи залегли круги.
– Был шум.
– Какой шум? – Я достала из духовки сковородку и открыла холодильник. – Бекона нет, яиц нет… – Я нахмурилась. Выходит, за продуктами мамочка тоже не ходила. – Как насчет рогалика?
Поппи кивнула.
– С маслом или с сыром?
Она пожала плечами.
– У нас есть творожный сыр с клубникой, – сказала я, доставая банку с нижней полки. – Держу пари, тебе понравится.
Оставив Поппи в кухне, я отправилась инспектировать кладовку. Полки были почти пусты, остались только овсяные хлопья, рис быстрого приготовления, пара бутылок с соусами, несколько банок с овощами и – ура! – пачка рогаликов.
Я вернулась в кухню, неся в руке пакет, однако радость моя быстро прошла. Список покупок по-прежнему висел, прикрепленный магнитом к холодильнику. После школы придется отправиться в магазин, а я не знала точно, сколько денег осталось на нашем банковском счету.
Поппи скорчилась на табурете, подтянув колени к груди.
Банка с творожным сыром открылась со щелчком, и, намазав первый рогалик, я протянула его Поппи. Она напевала себе под нос – ту же мелодию, которую играла музыкальная шкатулка.
Поппи оглядела рогалик, запихнула в рот и моментально вся перепачкалась розовым творожным сыром. Я засунула свой рогалик в тостер.
– Сегодня здесь только ты и твой папа? Он не захочет позавтракать? – поинтересовалась я.
Поппи покачала головой.
– Он ушел.
Я намазала рогалик сыром и откусила кусочек, глядя, как Поппи стремительно расправляется со своей порцией.
– Ты ужинала вчера вечером?
– Вроде да.
– Так что там был за шум?
– А? – переспросила Поппи с набитым ртом.
– Ты сказала, что не могла заснуть из-за шума. Я ничего не слышала.
– Внизу, – ответила она.
Я доела рогалик, выдвинула скрипучий ящик рядом с мойкой, достала кухонное полотенце и, намочив его под краном, вытерла грязное лицо Поппи. Она сидела спокойно и не мешала мне, как делала десятки раз до этого.
– Внизу? У тебя под кроватью?
Поппи поморщилась и поерзала.
– Вот что я тебе скажу. Сегодня вечером я тщательно проверю твою кровать.
Поппи снова кивнула и уткнулась лбом мне в грудь. Я обняла ее, потом пошла в коридор и достала из ящика комода книжки-раскраски и цветные карандаши.
– Смотри, Поппи, – возвестила я, возвращаясь в кухню с книжками и карандашами.
– Она только что ушла, – сказала стоявшая возле раковины Алтея. – Эта девочка та еще проныра.
Я сунула руки в лямки рюкзака.
– Доброе утро.
– Утро доброе, деточка. Эллиотт подвезет тебя сегодня?
– Да, – ответила я, завязывая волосы в хвост на затылке. – Думаю, подвезет. Хотя загадывать не стоит.
На улице раздался звук работающего двигателя, хлопнула дверь машины. Я выглянула в окно и улыбнулась при виде бегущего через двор Эллиотта. Он остановился на крыльце, занес было руку, чтобы постучать, но потом передумал.
– Передайте мамочке «до свидания», – попросила я и помахала Алтее рукой.
Сегодня она выглядела уставшей и на удивление угрюмой.
– Передам, детка. Удачного тебе дня в школе.
Увидев меня, Эллиотт не улыбнулся, только молча указал на полицейский автомобиль, припаркованный на улице.
– Кто это? – спросила я, подходя к краю крыльца.
– Возле дома тети Ли стоит еще один.
– Они… следят за нами? Почему?
– Дядя Джон говорит, мы, очевидно, стали подозреваемыми.
Я напоследок бросила взгляд на дом, потом следом за Эллиоттом пошла к его машине. Печка работала на полную мощность, и все же я вся дрожала.
– Они видели, как ты утром уходил из гостиницы?
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я сделал так, что меня не видели.
– Не понимаю, – пробормотала я. Эллиотт покатил по Джунипер-стрит. – Почему они следят за нами, вместо того чтобы искать похитителя Пресли?
– Думаю, они считают похитителями нас. Вчера вечером миссис Брубейкер звонила моей тете и умоляла все рассказать. Спрашивала, не знаю ли я, где сейчас Пресли.
– Но ведь ты ничего не знаешь.
Эллиотт покачал головой. Сегодня он собрал свои длинные волосы в узел на затылке и теперь выглядел очень необычно. На подбородке у него пробивалась щетина, под глазами залегли круги.
Я уставилась в окно, на туман, клубящийся над полями, предназначенными под пшеницу и сою, а сама все гадала, где сейчас Пресли, сбежала она из дома или ее похитили. По слухам, никаких следов борьбы не нашли, но это не помешало полиции подозревать нас с Эллиоттом.
– Что если они обвинят тебя? – спросила я. – Вдруг тебе предъявят обвинение?
– Не может такого быть. Я этого не делал.
– Невиновных людей сплошь и рядом обвиняют в том, чего они не совершали.
