Я расстегнула джинсы, но они намокли и липли к телу, никак не желая сниматься. Я кое-как избавилась от них и бросила на дно ванны. Пальцы Эллиотта скользили по моей коже, его дыхание участилось, поцелуи стали более жадными. Он обнял меня за талию и прижал к себе, оторвался от моих губ, поцеловал шею, но потом отстранился.
Он выключил душ, потянулся и взял с полки два полотенца, одно протянул мне, а другим стал вытирать лицо.
– Что? – спросила я.
– Наверное, тебе лучше… – он указал на дверь в спальню. Вид у него был смущенный.
– Я что-то сделала не так?
– Нет, – быстро сказал Эллиотт. – Просто я… не готов.
– Ой. – Я захлопала глазами, а потом до меня дошло. – Ой.
– Да. Извини. Не думал, что понадобится.
Я попыталась сделать серьезное лицо, но губы сами собой расползались в улыбке. В конце концов, я не давала ему повода мечтать о чем-то большем, чем просто поцелуи.
– Тогда я… – я указала на комод, вышла и закрыла за собой дверь ванной. Потом прикрыла рот ладонью, подавляя хихиканье, и открыла ящик комода. Надела сухие трусики, схватила первую попавшуюся под руку ночную рубашку и натянула через голову.
В дверь постучал Эллиотт.
– Ты не могла бы достать из моей сумки рубашку и шорты?
– Да. – Я подошла к стоявшей в углу спортивной сумке и открыла ее. Сверху лежали черная футболка и серые хлопковые шорты. Схватив их, я поспешила к двери ванной, та со скрипом приоткрылась, и появилась рука Эллиотта, повернутая ладонью вверх.
Как только я передала ему одежду, дверь сразу же закрылась.
Я присела на кровать и стала расчесывать волосы, слушая привычную мелодию музыкальной шкатулки. Наконец Эллиотт вышел из ванной, причем выглядел по-прежнему смущенным.
– Не стесняйся, – сказала я. – Я вот не стесняюсь.
– Просто… Тетя Ли подняла эту тему, после того как я впервые остался здесь на ночь. Я заверил ее, что в ближайшее время мы с тобой не собираемся переходить на новый уровень отношений. Теперь я жалею, что не послушался ее.
– Кажется, ты все-таки вознамерился вогнать меня в краску.
Эллиотт фыркнул, сел рядом со мной и попытался распутать свои собранные в узел, мокрые волосы.
– Дай я тебе помогу, – предложила я и улыбнулась, когда Эллиотт послушно повернулся ко мне спиной.
У меня ушло на это не меньше минуты, но в конце концов мне все же удалось распутать ленту, стягивавшую волосы Эллиотта, после чего я стала их расчесывать. Начала с концов, постепенно поднимаясь все выше. Эллиотт глубоко вздохнул и закрыл глаза. Тихое шуршание, с которым волосы проходили между зубьями расчески, успокаивало.
– Никто не расчесывал мне волосы с тех пор, как я был малышом, – пробормотал Эллиотт.
– Очень умиротворяющее занятие. Ты должен позволить мне делать это чаще.
– Ты можешь делать это, когда захочешь.
Когда я закончила, Эллиотт взял резинку для волос и завязал волосы в хвостик.
– Ты прямо как библейский Самсон, – проговорила я. – Сильный и длинноволосый.
Эллиотт выгнул бровь.
– Ты читала Библию? Вроде бы ты говорила, что не веришь в Бога?
– Когда-то верила.
– И что заставило тебя передумать?
– А ты? Веришь в Бога?
– Я верю, что человек связан с землей, со звездами, со всеми живыми существами, со своей семьей, со своими предками.
– И со мной?
Он удивленно посмотрел на меня.
– Ты же моя семья.
Я подалась вперед и легко прикоснулась губами к темно-красной болячке на его губе. Он поморщился.
– Пойду, принесу льда.
– Нет, все нормально. Не уходи.
Я фыркнула.
– Вернусь через минуту.
Я тихонько выскользнула из комнаты, спустилась по лестнице, открыла холодильник и достала пузырь со льдом. Завернув его в полотенце, я поспешила обратно, поймав себя на том, что каждую секунду прислушиваюсь. Настороженность стала моей второй натурой. Однако в доме царила тишина, даже бойлер внизу не гудел.
Когда я вернулась в комнату, Эллиотт помог мне придвинуть к двери комод и кровать.
– Я могу прийти, когда твоей мамы не будет дома, и поставлю на дверь задвижку.
Я покачала головой.
– Тогда она узнает. К тому же она придет в ярость, если я что-то изменю в этом доме.
– Она должна понять желание своей уже почти взрослой дочери запираться в своей комнате. Особенно памятуя о ваших бесцеремонных гостях.
– Мамочка не поймет, – я коснулась его разбитой губы в том месте, где его ударил Круз. – Мне очень жаль, Эллиотт. Если бы ты тогда остался в стороне, то сейчас не оказался бы в такой ситуации.
– Подумай сама. Как по-твоему, почему полиция считает, что у тебя были причины вредить Пресли? Потому что она ужасно к тебе относилась. Ты никогда не убедишь меня, что сама во всем виновата. Они могут напасть на меня еще раз десять, и все равно это будет не твоя вина. Это их выбор, их ненависть и их страх. Ты не виновата в их поступках.
– Думаешь, они снова на тебя нападут?
Эллиотт раздраженно вздохнул.
– Не знаю. А это имеет значение?
– Имеет, потому что ты прав. Все становится хуже с каждым днем. Может, тебе теперь тоже стоит заниматься в кабинете миссис Мейсон.
– Неплохая идея. Тогда мы сможем чаще видеться. Я ужасно по тебе скучаю.
– И не говори. Я уже почти месяц там занимаюсь. Скоро рождественские каникулы, а вокруг нас одна беспросветность.
– Миссис Мейсон волнуется за тебя, и я тоже.
– Давай пока волноваться о тебе.
В коридоре скрипнула половица, и мы разом умолкли.
– Кто это там? – прошептал Эллиотт.
– Когда я вернулась домой после школы, здесь была Уиллоу. Возможно, это она.
– Кто такая Уиллоу?
Я вздохнула.
– Ей девятнадцать. Очень густо подкрашивает глаза – так ее легко выделить из толпы. Она… грустная.
– Откуда она?
– Из всех гостей я общаюсь с ней меньше всех. Большую часть времени она слишком подавлена. Мамочка говорит, Уиллоу беглянка. Судя по ее акценту, думаю, она из Чикаго.
– А что насчет остальных? Ты говорила, в гостинице есть постоянные гости.
– М-м-м… – было странно обсуждать гостей с другим человеком. – Есть Дюк и его дочь Поппи. По его словам, он приехал из Техаса и занимается нефтью, но по большей части он только кричит. Он зол… очень зол, а Поппи – как маленькая мышка, бегает по дому и по двору.
