Эллиотт припарковался и вздохнул.
– Через три дня начинаются рождественские каникулы.
– Меня отстранят от занятий, я это чувствую.
– Я спрошу миссис Мейсон, можно ли тебе тоже заниматься в ее кабинете, хорошо?
Эллиотт покачал головой, пытаясь спрятать тревогу за улыбкой.
– Не надо. Я, конечно, хочу видеть тебя чаще, но прятаться не собираюсь.
– Я сижу в безопасности в кабинете, а ты – в классе, словно живая мишень. Это несправедливо. И речь не идет о том, чтобы прятаться, просто ты будешь избегать драки.
– Не в моей натуре избегать драки.
Держась за руки, мы пошли к зданию школы. Эллиотт шел на полшага впереди и, когда проходящие мимо старшеклассники норовили толкнуть его плечом, принимал удары на себя. Улыбки и радостные приветствия остались в прошлом, сменившись осуждающими взглядами и страхом.
Эллиотт смотрел прямо перед собой, но после каждого толчка на его скулах ходили желваки. Он мог бы расквасить носы всем своим обидчикам, но вместо этого старался сохранять спокойствие – наверное, мысленно считал дни до рождественских каникул.
Он стоял рядом, пока я открывала свой шкафчик. Я взяла учебники по испанскому, физике и всеобщей истории, затем Эллиотт проводил меня до кабинета миссис Мейсон, чмокнул в щеку и только потом побежал к своему шкафчику, чтобы успеть в класс до звонка. Я с тревогой думала о том, сумеет ли он добраться туда без помех.
– Доброе утро, Кэтрин! – приветствовала меня миссис Мейсон. Когда я вошла, она что-то быстро печатала на компьютере. Я молчала, и психолог подняла глаза. – Охо-хо. Все в порядке?
Я пожевала внутреннюю часть нижней губы, отчаянно желая рассказать про Эллиотта, но ему не понравится, если придется весь день прятаться в кабинете миссис Мейсон.
– Утро выдалось суматошное. Завтрак подгорел, пришлось начинать сначала.
– Тебя что-то отвлекло?
– Это не я. Мамочка. Она опять грустная.
Я провела в кабинете миссис Мейсон почти четыре недели, так что избегать разговоров оказалось невозможно. Сначала я пыталась отмалчиваться, но уже после первой недели психолог стала посматривать на меня с подозрением, так что я стала отвечать почти на все ее вопросы, чтобы ее порадовать.
– Что-то случилось, или?..
– Вы же знаете, на нее иногда находит. Чем меньше времени остается до моего выпускного, тем она мрачнее.
– Ты уже подала документы в какой-то университет? Время еще есть.
Я покачала головой.
– Ты легко могла бы получить стипендию, Кэтрин. Я могла бы тебе помочь.
– Мы ведь уже это обсуждали. Вы же знаете, я не могу бросить мамочку.
– Почему? Многие молодые люди уезжают в университет, даже если их родители ведут какой-то бизнес. Через несколько лет ты можешь вернуться, получив новые знания, и изменить вашу гостиницу к лучшему. Как насчет гостиничного бизнеса?
Я фыркнула.
Миссис Мейсон улыбнулась.
– Что смешного?
– Это просто невозможно.
– Кэтрин, ты хочешь сказать, что не можешь поехать в университет, потому что твоя мама не может сама о себе позаботиться? Это ты имеешь в виду, говоря, что помогаешь ей?
– Иногда приходится помогать больше, иногда меньше.
– Кэтрин, – миссис Мейсон всплеснула руками и подалась вперед, в ее глазах плескались печаль и отчаяние. – Прошу тебя. Пожалуйста, позволь тебе помочь. Что происходит у вас дома?
Я нахмурилась, повернулась к психологу спиной и открыла учебник испанского.
Миссис Мейсон вздохнула, и вскоре мерное постукивание клавиш возобновилось.
Мой карандаш поскрипывал по странице тетради, добавляя новый ритм к стуку клавиш. Я уже привыкла сидеть вместе с психологом в этом кабинете. В его успокаивающей тишине я чувствовала себя в безопасности. Тут ни о чем не нужно было беспокоиться, просто сиди и делай домашнее задание. Можно было просто быть.
Перед обедом жалюзи на окнах кабинета задребезжали. В коридоре послышались сердитые голоса, какое-то движение, и миссис Мейсон подняла голову, а потом потянула за шнурок.
Под дверью кабинета стоял тренер Пекэм, одной рукой удерживая за плечо Эллиотта, а другой – какого-то старшеклассника, которого я не узнала, возможно, потому, что оба глаза у него были подбиты и заплыли.
Миссис Мейсон выбежала в коридор, и я последовала за ней.
– Вот этот, – сказал тренер Пекэм, выталкивая вперед незнакомого мне старшеклассника, – начал. А этот, – он пихнул вперед Эллиотта, – закончил.
– Кто это? – спросила миссис Розальски, подбегая к избитому парню. Она помогла бедолаге присесть и приложила к его глазам пару кусочков льда.
– В кои-то веки не мой… – заметил тренер Пекэм. – Оуэн Роу.
У меня упала челюсть.
Миссис Розальски посмотрела на миссис Мейсон.
– Я звоню медсестре. Уверена, у него сломан нос.
Миссис Мейсон кивнула.
– Директор Огастин и заместитель директора Шарп сейчас на собрании. Эллиотт, идем со мной, я провожу тебя в кабинет директора. Кэтрин, пожалуйста, возвращайся за свой стол.
Я кивнула, глядя на Эллиотта: он выглядел виноватым, зато у него на лице не было ни царапины. Левая рука у него опухла, и я невольно задумалась, сколько раз его кулак вошел в контакт с физиономией Оуэна, прежде чем их разняли, и сколько сломанных дверей оказалось на счету Эллиотта за минувший месяц.
Я подошла к сидевшему на стуле Оуэну и помогла ему удерживать лед возле левого глаза.
– Привет, – сказала я.
– Кэтрин?
– Это я.
Оуэн отшатнулся.
– Я просто хочу помочь.
– Несмотря на то что твой парень меня ослепил?
– Ты не ослеп, отеки пройдут, – я помедлила, не зная, хочу ли знать правду. – Что произошло?
Оуэн отвернулся.
– Можно подумать, тебе не все равно.
– Мне не все равно. Знаю… мы в последнее время отдалились друг от друга.
– Отдалились? Скорее, ты забыла о нашем существовании, Кэтрин. Что мы тебе сделали?
– Ничего. Вы ничего не сделали.
Оуэн повернулся ко мне и вздернул подбородок – из-за опухших глаз ему было трудно разглядеть мое лицо.
– Ты не просто бросила двух людей, с которыми дружила большую часть жизни – ты втоптала нас в грязь.
Я вздохнула.
– Мой отец умер.
– Мы это знаем. Мы пытались тебя поддержать.
– Такая помощь мне не требовалась.
– Так почему ты нам не сказала? Почему заставила Минку думать, что она бесполезна? Почему сделала так, что я чувствовал себя бесполезным мусором, который можно просто выкинуть? Понимаю, ты страдала. Так сказала бы нам, что тебе надо побыть одной.
