— Александра Андреевна из дому не выходила, Бек. Она вчера где-то ударилась. А последствия только сегодня сказались. Лешенька Ларису на помощь позвал. Вон с сиреной по городу везли. Кругом сплошные пробки… Хорошо хоть гаишники помогли.
— А-а-а, — промычал Кирсанов в трубку и, взяв себя в руки, добавил. — Я уже подъезжаю, бать. Уже на Малой Дмитровке.
— Ждем тебя, — отрезал Гоголь. — И мы, и врачи…
«Перетрухал ты знатно, Сережа, — мысленно усмехнулся Кирсанов. — Но заслужил. Ей-богу, заслужил! — хмыкнул он, сворачивая в знакомый проулок. — Озаботился бы раньше трубку снять. Спасибо шефу и Лариске. — Он все еще пытался осознать, что же в приключилось с его женой. — Голова болела? Но это же не смертельно. Из-за таких пустяков не вызывают скорую и не везут с сиреной в частную клинику, специализирующуюся на нейрохирургии. Травма? Если только из-за вчерашнего падения. Гематома, твою мать! — мысленно рыкнул Кирсанов. — Что же там валяется в проклятом сугробе? — внутренне скривился он. — Нужно поехать в Никифоровку… раскопать весь этот долбаный снег, — подумал он. — Вот только когда? Я теперь все время при Санечке. Ни на шаг от нее не отойду. Бедная моя девочка страдала, а я, урод, даже позвонить ей не удосужился. Алексей сильно перепугался, — внутренне поморщился он и снова внес сам себе вердикт: — Придурок ты, Сережа. Не зря сестры тебя ругают. Ларка чуть ли не с кулаками накинулась, да и Алена прислала гневное сообщение. Но спасибо, сестрички, что помогли, — перевел он дух. — Лариса всех на уши подняла, пока я свой дурацкий характер показывал. А матушка Пелагея молилась за Санечкино здоровье. Хорошо хоть жена не обидчивая попалась, — тяжело вздохнул Кирсанов, подходя к Елисеевскому. — Простила сразу же. Даже каяться не пришлось, поверила брехне про опасную и трудную службу, — снова поморщился он, почувствовав тяжесть на сердце и угрызения совести. — Я твое доверие оправдаю, Санечка моя, — про себя поклялся он, сжимая зубы. — Исправлюсь, милая, обещаю».
За своими мыслями он не заметил бредущего навстречу человека в черной куртке и в наброшенном на голову капюшоне. Чуть не столкнулся с ним. Пробормотал под нос: «Простите!» — и направился к витрине с шоколадом. Человек в черной куртке, глянув изумленно и испуганно, даже не сумел скрыть удивления.
«Говорят, в Москве невозможно встретиться случайно», — хмыкнул он про себя, с улицы наблюдая через огромное стекло, как его заклятый враг покупает сладости в нарядной коробке и быстро спешит к выходу.
«Спасибо Аллаху!» — мысленно воздел руки к небу Реза и, дав кровному врагу немного форы, последовал за ним.
— Жаль, нет с собой пистолета или ножа, — скривился он. — Я бы тебя, собака, сейчас завалил. Только тебя голыми руками не возьмешь. Да, Бек? — сжав челюсти, рыкнул Реза, провожая кровного врага по многолюдной улице. — Ну погоди, я тебе устрою, — хищно осклабился он, с усмешкой наблюдая, как Кирсанов покупает в цветочной лавке букет и спешит дальше, во дворы.
«Ишь ты, — хмыкнул мысленно Реза, напряженно глядя в мощную широкую спину. — Ты ничего не боишься, отродье Иблиса? Только я отниму у тебя самое дорогое, как и ты отнял у меня, — сжал кулаки Реза, будто снова увидев безжизненное тело Фатимы, валявшееся в проходе самолета. Ее и Муслима. — Тебе конец, Бек, — рыкнул он про себя. — Ведь не зря же Аллах даровал мне эту встречу. А ты и не заметил ничего», — мысленно усмехнулся Реза, бредя за Кирсановым по кривым московским улочкам, и уставился на невысокие ворота и пропускной пункт рядом. Аккуратная аллейка с елочками вела к белоснежному особняку дореволюционной постройки. «Центр неврологии и нейрохирургии «Нейрон», — значилось на золоченой вывеске. Кирсанов шагнул в будку к охраннику. Кивнул по-свойски, показал пропуск и, внезапно оказавшись на территории клиники, бодрой походкой проследовал в здание.
«Ай-яй, — внутренне осклабился Реза. — Ты, оказывается, на голову больной, — мысленно фыркнул он и побрел прочь. — А ты, Бек, даже не заметил меня, — криво усмехнулся Реза, понимая, что ни в чем не преуспел. — Ну увидел Кирсанова, — поморщился он. — Но, наверное, он цветы и конфеты купил врачу. А судя по тому, что охранник его признал за своего, то, наверное, нашего боевого генерала лечат именно здесь. Нервы в порядок приводят, мозги вправляют».
Реза ошибался. И в первую очередь в том, что Кирсанов его не заметил.
«Я тебя, гад, сразу срисовал, — пробурчал себе под нос Бек и, поднявшись на второй этаж, остановился около окна. Хитрым взглядом окинул удаляющуюся фигуру. — Ну здравствуй, Реза, — хищно оскалился он. — Москва, дружок, не резиновая, и тебя вслед за Джамилем выпрем. Некогда мне было по дворам петлять, — раздраженно подумал Кирсанов и добавил мысленно: — Ну держись, Реза! Разозлил ты меня!»
Он вошел в палату и сразу же воззрился на Александру. Слабая и бледная Санечка улыбнулась ему заговорщицки.
— Куда ты ходил, Сережа-а? — пробормотала она. — Я уже заждалась тебя. Магазин вроде напротив.
— Так шоколада хотелось? — довольно обронил Кирсанов, наклоняясь к жене и накрывая ее губы своими. — Я в Елисеевский сгонял, — тут же доложил он. — На вот! — протянул жене коробку конфет и букет из белых роз и ирисов.
— Сережа-а, — запричитала Санька. — Ну зачем?
— Тебя радовать, — широко улыбнулся он. — Смотри на цветы, ешь конфетки, Санечка. Набирайся сил.
Александра, будто маленькая, прижав букет к себе, развязала бант на нарядной коробке. Осторожно потянула вверх крышку и смешно скосила глаза, пытаясь разглядеть содержимое, не отрывая от подушки голову.
— Давай помогу, — добродушно предложил муж и, откинув в сторону крышку преподнес Александре конфеты, лежащие стройными рядами. Потом оглянулся по сторонам в поисках вазы.
— Ух ты! — послышался восторженный возглас Александры. Кирсанов покосился на жену, благоговейно разглядывающую сердечки из белого, розового и традиционного шоколада. Санька вгляделась в красные буковки, расположившиеся на белом фоне и сложенные в самые главные слова на свете. «Я люблю тебя!»
— Такое есть нельзя, — мотнула она головой и предательски всхлипнула.
— Мне опять от твоих врачей попадет, — насупился Кирсанов. — Тебе же нервничать нельзя, Санечка, — пробурчал он недовольно.
— Не буду, — пролепетала она, потянувшись к нему.
— Я люблю тебя, — прошептал он, убирая с ее лица прядки. — Ешь конфеты, глупая женщина. Сейчас цветы в вазу поставлю и тебя чаем напою, — заявил он и, включив электрический чайник, бросился искать вазу или хотя бы трехлитровый баллон. Ваз в отделении не оказалось, зато баллон нашелся на кухне.
