— Я отдам ей телефон, Бек, — то ли попросил, то ли предупредил Крепс. — Мы же с бабами не воюем.
— Отдай, — пробурчал Кирсанов. — Я думаю, ее подельники сдадут Юлечку сами. Зачем нам руки марать. Алена жива, и это главное. Только пусть возвращается откуда пришла. Нечего тут околачиваться. Ей бы косу, так за смертушку принял бы…
Крепс усмехнулся, понимая, что шеф прав. Он решительно шагнул к бледной и перепуганной девице. Схватил за рукав и отволок в сторону.
— Ну что, нравится? — поинтересовался зло. — Приехала полюбоваться?
— Дима, — пролепетала Фомина. — Я же не думала, что так получится.
— Вы чуть не убили человека, — хмуро заявил Блинников. — Твои друзья ответят за попытку спалить заживо сестру Кирсанова. Думаю, там сроки светят большие. Ну и у тебя есть все шансы пойти за соучастие. Мата Хари, блин…
— Дима, я же не знала. Думала, попугают просто, и все…
— Вы, идиоты, кого пугать вздумали? Боевого генерала? Да он вас как цыплят передушит… Но только Кирсанов занят серьезным делом, а вы его осаждаете ради хайпа и бабок. Вали отсюда, девочка, — прорычал недовольно. — Забирай свою мобилу и вали, — протянул он ей сотовый.
— Дима, а как же мы… — всхлипнула Юля, пряча трубку в бездонный карман черной обшарпанной куртки. — Ты бросаешь меня?
— Нет никаких мы, Юля, — криво усмехнулся Крепс. — Подумаешь, потрахались маленько. У меня таких, как ты, целая псюрня, да и через тебя не один полк прошел…
— Как ты смеешь? — вспыхнула она.
— Прости, — ухмыльнулся он. — Но я не желаю тебя больше видеть. Сделай одолжение, не попадайся мне на глаза, ладно?
Юля Фомина жалко шмыгнула носом, поправила на груди свою необъятную куртку и, прошептав: «Как скажешь!», уныло побрела прочь.
Крепс глянул вслед худой перекошенной фигурке и, недоумевая, как ему удалось вляпаться в глупый роман с никчемной журналисточкой, вернулся к Беку.
«Мудро сказала матушка Пелагея, — про себя пробурчал он. — Господь управляет нами через обстоятельства. Хорошая фраза. Нужно запомнить».
Глава 16
Даже не верилось, что дома в Никифоровке больше нет. Не то чтобы Кирсанов жалел или сильно убивался об утраченной собственности. Годы службы, да и сама судьба приучили его не обрастать грузом проблем и вещей, не печалиться о материальных потерях.
«Нет ничего дороже человеческой жизни, — в который раз подумал Кирсанов, — слава богу, что никто не пострадал». Он потер лицо, будто бы прогоняя печали прочь, и позвонил Пашке Кириллову, бывшему однокласснику, руководившему огромным строительным холдингом, и слезно попросил вывезти руины с участка.
— Серега, — хмыкнул тот радостно. — А строить что-нибудь собираешься? Или продашь землю?
— Не знаю, — отмахнулся Кирсанов. — Это не мне решать, — фыркнул довольно.
— А кому? — удивился Кириллов, но бригаду и спецтехнику обещался прислать. — Ты ж вроде сам ого-го!
— И иго-го тоже, — хохотнул Кирсанов, вспоминая, как прошлым вечером катал сына на санках, а тот весело кричал: «Лошадка, но!». — Ты же знаешь, Павка, — объяснил он серьезно. — Мне самому мало надо. Тут как жена скажет. Велит дом построить в Никифоровке, я тебе сразу же и позвоню. Захочет купить что-то готовое в элитном поселке, значит, пролетишь.
— Никифоровка — поселок хороший, да и от МКАДа ехать всего ничего. Надумаешь продавать, свистни, — весело попросил он, а потом, задумавшись, добавил: — Только ты, Серега, не продашь ничего. Корни там твои вроде…
— Ну да, — пробурчал Кирсанов. — Мать похоронена и… — он сглотнул, пытаясь справиться с собой. — И отец, — бросил глухо.
И уже попрощавшись, снова глянул на лежащий на столе Ларкин диктофон. Сестра им пользовалась, когда ходила на слушания в суд. Кирсанов потянулся к простому устройству и включил его на первом попавшемся месте. Старческий надтреснутый голос монотонно вещал об отце, матери и старой любви.
— Любил я Танечку, — пояснил дядя Коля. — Мы с ней в одном классе учились. Сразу после школы пожениться думали. Но потом решили в институт поступить, — пробурчал он совсем негромко. — Таня в педагогический поступила, а я по конкурсу в авиационный не прошел. Вот и приезжал ее каждый вечер встречать, а на выходные недалеко от дому гуляли. Раньше же тут пруды и рощи были… Заявление в ЗАГС подали. Уже ты, Лена, в проекте была…Только вот я маху дал, с братом Юркой невесту познакомил. Ну а как не познакомить-то! А он же только с заработков вернулся. Вещи фирмовые, бабок полные карманы. Вот и отбил мою Танечку. Даже ребенок мой его не остановил. Ну и теща моя несостоявшаяся тут вмешалась. Говорит, Юрочка — серьезный и работящий, а Колька — голь-шмоль перекатная. Танечка и сдалась под таким напором. А я уехал на Севера. Длинного рубля не заработал. Вернулся, когда понял, что не могу больше в разлуке с Татьяной жить. А так хоть увижу мельком, хоть голос услышу или сплетенку какую. Приехал. Встретились мы случайно около сельпо. Стоим разговариваем, а тут Юрка мимо едет. Остановился, в машину ее усадил и увез. Да строго-настрого мне запретил даже в сторону Танину смотреть. А я возьми да ляпни, дурак, что я ему одного дитя заделал и специально вернулся, чтобы еще одного… ну вы понимаете… А что, осел, бахвалился? Танечка — женщина порядочная была. После свадьбы ни на кого не смотрела. Брату моему бешеному не изменяла. А поди как вышло. Застряли у него в башке мои слова. Мне угрожал постоянно, да и Танечку изводил… А тут, как назло, забеременела она. Так Юрка и решил, что ребенок мой. Сколько я ему объяснял, что даже пальцем к его жене не прикоснулся. Бесполезно! Ревность и безрассудство привели к трагедии. А потом, когда брат погиб и мать слегла, я подумал, что сам виноват перед братом. Да и Татьяну во многом винил. Почему мне отказала, а за него вышла? Меня из-за бабок Юркиных предала, получается. А потом и его сгубила… И вы, трое сирот, как бельмо у меня на глазу. Всю жизнь вину перед братом чую. Вот настоял бы на своем, женился бы на ней, и жив бы остался Юрка. А так… Ни жены, ни брата… а дочка родная волком смотрит…
«Вот же человек, — тяжело вздохнул Кирсанов. — Ему на том свете давно прогулы ставят, а он тут врет и виноватых ищет. Любишь женщину, заделал ей ребенка, вот и держи, не отпускай, — мысленно пробурчал Кирсанов и внезапно подумал, что и сам-то хорош. Бросил Дарью, сына. Вот только через три с половиной года опомнился. — А история повторяется, — почесал переносицу Бек. — Отец женился на женщине брата и признал его дочку своей, а я бросил старшую сестру и женился на младшей, чтобы признать собственного ребенка. Не зря Алена всю жизнь твердила, что гнилая Кирсановская порода. Но Дарью я не любил и ничего ей не обещал. Да и никогда не хотел детей ни от одной женщины. Только вот от Санечки хочу. Мальчика, девочку, какая разница? Не сейчас, конечно… потом как-нибудь».
Бек прикрыл глаза и, откинувшись в кресле, задумался. Что-то странная версия дяди Коли рассыпалась с одного тычка. Все вспоминали мать как строгую и скромную женщину.
