— Ты бы сел, Леша, — шепчу я. — У тебя хобот и хвост ниже позвоночника.
Он кивает, улыбаясь мне, и, несмотря на боль, плюхается на кожаный диван, стоящий около регистратуры.
— Нина, — решительно восклицает «наша» медсестра, — выпиши пропуск на Алексея Николаевича и сопровождающего. А я пока найду его историю болезни. Не волнуйтесь, — поворачивается она к нянчащему руку Воскобойникову, — Елена Васильевна уже спускается в операционную.
И сладко улыбнувшись нашему родному Брэду Питту, отпирает комнатку с надписью «Архив». Но, прежде чем заскочить внутрь, окидывает меня злым недоверчивым взглядом.
«Вот и ты, мать, удостоилась безликого «сопровождающий», — думаю я, подходя к аптечному киоску. Меня можно принять за кого угодно, только не за подружку пациента. Целомудренное платье с маленькой круглой горловиной, надежно скрывающее фигуру, и толстая мягкая косица делают меня похожей на сиротку. Моя сестра Малика зовет этот наряд братской могилой, уверяя, что я под ним всю себя похоронила одним махом. Коса завершает образ, скидывая лет десять. Король кинематографа и сирота казанская — подходящее название для нашей парочки. И пока Леха тихо стонет на модерновом диванчике, привлекая внимание аптекарши и всей регистратуры, мне приходится чуть кашлянуть, чтобы отвлечь пожилую хозяйку киоска. Понятное дело, не каждый день увидишь Алексея Воскобойникова в одних трусах, но и о других посетителях подумать надо.
— Одноразовый халат, — тыкаю я пальцем в витрину и, получив вожделенный наряд из нетканого материала, возвращаюсь к Лехе.
— Надень, — шепчу я. — А то завтра станешь знаменитее Кончиты Вурст.
Воскобойников смотрит на меня странно, будто видит впервые, а затем с трудом поднимается с дивана. Я замечаю слишком бледное лицо стоящего передо мною мужчины и почти насквозь пропитавшееся кровью полотенце. Помогаю надеть Лехе халат, оставляя свободной раненую руку. Осторожно завязываю его на талии и снова смотрю на окровавленное полотенце. Еще немного, и оно уже не спасет.
— К нам кто-нибудь подойдет сегодня? — интересуюсь не совсем вежливо. — Или будете ждать, пока человек истечет кровью?
— А вы кто, собственно? — высовывается из регистратуры лохматая голова. — Мы оформляем. Елена Васильевна идет… Не устраивайте тут панику, женщина!
— Это моя подруга, — тихо рыкает Воскобойников, имея в виду, что мы дружили когда-то в детстве. Но курицы-наседки понимают его фразу по-своему. И их любопытные взгляды устремляются на меня. Краем глаза замечаю короткую вспышку камеры.
— Спасибо, дорогой товарищ, — шиплю недовольно, — вот ты мне удружил.
— Не боись, Шакира, — ухмыляется Леха, сжимая мои пальцы. Я пытаюсь вырвать руку из его лапищи, возмущенно бурча. Но Лешка натужно улыбается и сжимает ладонь еще сильнее, будто удерживая меня. Мы возимся, как прыщавые подростки, и не сразу замечаем, когда рядом с нами возникает высокая строгая блондинка.
— Кто накладывал жгут? Во сколько? — требовательно спрашивает она, оглядывая Леху и его окровавленную конечность. Чуть растерявшись под ее суровым взором, я рапортую, как солдат на параде:
— Жгут накладывала я. Время девятнадцать тридцать.
— Профессионально сработано, — кивает доктор. — Пойдемте, Алексей Николаевич, — приказывает она Воскобойникову.
— Дождись меня, Шакира, не уезжай, — жалостливо заглядывая мне в глаза, стонет он на ходу.
Хочется напомнить Лехе, что ждать и догонять я давно отвыкла. Но резкие слова внезапно застревают в горле. И вместо того, чтобы послать подальше бывшего друга детства и уехать домой, я мяукаю, как идиотка:
— Конечно, подожду, Леша.
Как только раненый боец и его доктор скрываются в операционной, сажусь на диванчик и, открыв смартфон, начинаю строчить пост.
«Дождись меня», — рефреном проносится в голове. Когда-то я уже слышала похожую фразу, верила и ждала. Вот только ничем хорошим это не закончилось.
Глава 2
Заштопанного Воскобойникова мне сдают на руки примерно минут через сорок. Две молоденькие медсестры ведут под локотки раненого бойца и горделиво смотрят по сторонам. Жаль, конечно, но никого кроме меня в коридоре нет. Даже регистраторши разошлись по домам, прихватив с собой аптекаршу. Дедок-охранник, встречавший нас на въезде в клинику, подозрительно таращится на меня, но молчит. Да и мне некогда на него смотреть. За то время, что жду Леху, я успеваю накатать пост про жену нашего местного олигарха Пирогова, замутившую роман со студентом. Мой блог — «Рупор Дерзкой Анжелики» — не простаивает и дня. Ежедневно в нем публикуются злободневные новости и мое личное мнение о животрепещущих событиях.
«Страна должна знать, что я думаю!» — такой слоган я хотела разместить в шапке профиля, но моя сестрица Малика — компаньон, обеспечивающий прикрытие, — оказалась против.
— Тебя читают не только в России, — совершенно справедливо заметила она и предложила заменить слово «страна» на слово «мир». Но тут уже возразила я. Мои посты точно не читают в Нигерии или в Сомали. Долго мы цапались и решили обойтись без слогана. Зато фотка Мишель Мерсье, там, где она в белой мужской рубашке и с распущенными волосами, прошла без всяких споров.
Блог в Инсте мы ведем вместе с Маликой. Аккаунт зарегистрирован на нее. Указаны все достоверные данные, но даже самым шустрым журналистам, сыщикам и Интерполу к ней не пробраться. Во всяком случае, пока никому не удавалось. А учитывая особую направленность «Рупора», факт безопасности был и остается самым важным. Малика проверяет фотки на подлинность, отвергая любой фотошоп, даже простое осветление кадра, и рассчитывается с осведомителями. А с меня обличающие и едкие тексты, за которые многим хочется открутить автору башку. Нас такой творческий союз полностью устраивает.
Я лишь на минуту задумываюсь о сестре, отправляю ей пост на личную почту и поднимаю голову, заслышав в коридоре шаркающие шаги. Встаю навстречу и, улыбаясь, наблюдаю, как конвоиры в белых халатах ведут, поддерживая с двух сторон, здоровенного амбала со страдальческим лицом и в нетканом хитоне. Если бы сейчас какой-нибудь художник писал сцену снятие с креста, то увиденное мною трио как раз бы подошло для натуры.
— Все, Кира, — бормочет Воскобойников, припадая мне на плечо, — подлатали меня.
— Что же вы ему никакой одежды не принесли? — восклицает наивно одна из медсестер и торжествующе глядит на Леху, словно говоря: «Смотрите, товарищ артист, какая я умная и красивая. Может, бросите свою образину, и сходим в ЗАГС?»
— Поедем, Лешенька, — приторно-медовым голосом говорю я и, не обращая внимания на девиц, вывожу своего подопечного из клиники.
— Куда тебя отвезти, Лехес? — усадив болезного в Туарег, интересуюсь менее заботливо.
— Откуда взяла, туда и привези, — хмыкает он, морщась от боли. — Куда я в таком виде пойду? Будто из морга сбежал.
— Твои жабешки не поймут, — соглашаюсь я и, глянув на почетного пассажира моего авто, сталкиваюсь с испепеляющим взглядом.
