– Адель Ионовна, позвольте задать несколько неприятных вопросов.
Судебный следователь хотел помешать, но его остановили властным жестом.
– Родион Георгиевич не сплетни разносит, – сказала она. – Прошу вас, нет ничего, на что я не готова ответить… Ради мамы…
– Благодарю. – Ванзаров поклонился. – Ваш отец может найти убежище в вашем загородном доме?
– Исключено. Управляющему даны самые строгие распоряжения: не впускать его никогда.
– А в этом доме?
Смелость, переходящую в дерзость, Адель Ионовна милостиво простила.
– Желаете проверить? Разрешаю заглянуть на кухню, в кладовую, в кабинет мужа и ко мне в будуар… Ванная и туалетная комната в вашем распоряжении…
На судебного следователя напал такой кашель, будто ему в лицо сам Лебедев пыхнул сигарильей. Сигнал не был услышан. Ванзаров привык идти до конца, не совершая бесполезных глупостей. А только полезные.
– В случае смерти вашего отца кому отходит наследство? – спросил он.
– Я дала согласие на его новый брак только при одном условии: по завещанию мамино приданое, все, что он получил, должно вернуться в мою семью…
Не следовало удивляться, что дочь дает согласие на женитьбу отца. При таком муже Адель Ионовна могла и вовсе это запретить. И ничего бы Иртемьев поделать не смог: ни один священник в столице не рискнул бы его обвенчать. Разве ехать в Москву или провинцию…
– Завещание оформлено духовной?
– Нет, у нотариуса…
– Полагаю, это господин Клокоцкий…
Ему утвердительно кивнули.
– Я должен посетить господина Клокоцкого для разъяснения важных обстоятельств.
– Поступайте как считаете необходимым.
Ванзаров узнал все, что было нужно. А что хотел бы спросить – о том не полагалось знать никому. Аудиенция длилась намного дольше четверти часа. Он встал и поклонился.
– Благодарю, Адель Ионовна, ваша помощь бесценна.
Она протянула руку для поцелуя.
Испытание было излишним и ненужным. Все-таки Ванзаров наклонился, чуть коснулся губами бархатной кожи и отпрянул. Как будто получил удар природного магнетизма.
– Александр Васильевич, я рада, что вы избрали для столь деликатного дела господина Ванзарова, – сказала Адель Ионовна. – Доверяю ему полностью. Как и вы… Не так ли?
Что оставалось Бурцову? Только благодарно поклониться. А заодно отменить изрядную взбучку, которую готовил для головы чиновника сыска. Опять наглец вышел сухим из воды. Просто талант какой-то…
52
Исправительное арестантское отделение Петербурга в народе именовалось Литовским замком. Действительно, по виду оно напоминало приграничную крепость. Вид тюрьмы был тяжелым, как судьба арестантов. Тут содержались не только уголовники, но и политические. Которые отправлялись отсюда в ссылку, кто в Сибирь, а кто в Швейцарию. Порядки в Литовском замке царили суровые, если не сказать жестокие. Хозяин арестантского отделения, коллежский советник Никтополион
[24] Александрович Матеевский, именем своим как нельзя лучше подходил к тюремной службе. Арестанты его боялись, тюремные надзиратели слушались беспрекословно.
Необъяснимое уважение начальника тюрьмы к персоне Лебедева заставило его нарушить установленные порядки. Хорошо хоть тюремные стены уцелели. До поры до времени
[25]. Матеевский распорядился, чтобы в его кабинет по одному приводились заключенные, которые заранее были отобраны в две группы: воры и убийцы. Политических трогать не стали.
С приведенным арестантом поступали без лишних уговоров: приказывали сесть на стул, положить руку на пластинку, обмотанную черной бумагой, растопырить пальцы и замереть. Сам Лебедев всей своей могучей силой держал подопытного, не давая шелохнуться. После чего доктор включал странную машинку. Раздавался электрический щелчок.
Новость о каком-то жутком издевательстве мгновенно разлетелась по камерам. Передавали весточку, что начальник тюрьмы привел каких-то колдунов, которые пытают электричеством: то ли воровать отучают, то ли от водки отваживают. Одним словом, сатрапы и палачи. Губят души честных воров почем зря… И сладу с ними нет. Уже третий подопытный знал, что в кабинете начальника творятся дела жуткие. Матерый вор по кличке Зюга трясся от страха, умолял пощадить или отправить в карцер, но только не жечь заживо. Следующие, кто похрабрее, орали песни каторги, как перед расстрелом. Самые хлипкие рыдали и обещали жаловаться прокурору. Тем не менее очередь шла быстро, готовеньких уводили, свежих доставляли. Чуть не возгоревшийся бунт и отказ сидельцев выходить из камеры на пытку тюремные надзиратели пресекли на корню. То есть съездили упрямцам по рожам – не сильно, а так, чтобы в чувство пришли.
Всего в жертву науке было принесено дюжина заключенных. Что, по мнению криминалиста, давало достаточный материал для исследования.
Погорельский вел себя на удивление тихо. Помалкивал, менял фотографические пластинки и запускал машинку. Как видно, стены тюрьмы имеют свойство заглушать силу жизни. Сколько бы ее в человеке ни было. Втайне доктор сильно переживал, что совершенно невинные люди, судя по их крикам и божбе, посажены в тюрьму, так из-за него еще и подвергнуты испытанию.
Когда последний заключенный был вынесен тюремными надзирателями под руки, а странный аппарат убран в саквояж, Матеевский не утерпел и спросил, что же это был за эксперимент.
– Слышали про дактилоскопию? – спросил Лебедев.
Начальник тюрьмы что-то такое слышал про отпечатки подушечек пальцев. Но толком не знал.
– Как не знать, журналы почитываем, – сообщил он.
– Так вот мы с доктором Погорельским хотим найти метод куда более точный: электрофотографический отпечаток.
– Это что же такое?
– Представьте: совершил человек злодейство, убил или украл. От людей и полиции укрыться сумеет. Но от себя-то не скроешь. Мысли в голове бродят, электрический ток на поверхности кожи, внутри организма природный магнетизм шалит… В общем, выдает себя сам…
Матеевский окончательно перестал понимать, на что согласился.
– И каким же образом?
– Мессель Викентьевич, поясните, – разрешил криминалист.
Погорельскому хотелось как можно скорее покинуть тюрьму, а не читать популярную лекцию.
– Дело в том, что есть теория… Быть может, спорная, но вполне разумная… – не слишком уверенно начал он. – Идея в том, что совершенное преступление отражается на рисунке электрического поля, которое исходит из руки человека… Если запечатлеть его на электрофотографии…
